Марш 30-го года

- Нет, почему неуверенность? И почему неприятное? Вот... Лет пять назад у всех было состояние... уверенности. Все знали, что будет завтра и что будет через месяц. Знали даже, на каких лошадях выедет Пономарев... Это было состояние уверенности. Но это состояние вовсе не было такое приятное, особенно для подавляющего большинства. А сейчас я не думаю о том, что будет дальше. Если бы я начал предсказывать, я, наверное, наврал бы. Но зато я знаю, что я буду бороться за что-то прекрасное, я знаю, чего я хочу и чего другие хотят... И я буду добиваться! Я много думаю о будущем.

- И я тоже... Только я знаю, какое будет будущее, а ты не знаешь.

- И ты не знаешь. И никто не знает. Какое там будущее... Тут и прошлого не знаешь как следует.

- Пошлое мы знаем, не ври.

- Нет, не знаем. Скажи, пожайлуста, любила ты меня или не любила, когда поцеловала в вагоне?

Таня спокойно подняла на него глаза:

- А как же? Разве можно было тебя не любить. Ты уезжал на фронт, первый офицер с нашей Костромы, - тебя все любили. Я тебя и сейчас очень люблю.

- Ты - прелесть, Таня. Ты - хороший друг. Но ведь я могу... поцеловать тебя, когда ты будешь... первым врачом с нашей Костромы?

- Можешь. А ты так и сделай... Только это в будущем, котрого ты не знаешь. А я, видишь, знаю.

- Ничего ты не знаешь.

- Знаю. Мы, большевики, знаем, за что боремся. Мы боремся за социализм. Со-ци-а-лизм!

- Социализм - это будет прекрасное, справедливое, замечательное время. Без эксплуататоров. Я этого хочу и добиваться буду, и, даже если на десять человек я окажусь самым сильным, я их поведу. А теперь есть много сильнее меня.

- Богатырчук?

- И Богатырчук.

- И Павел?

- И Павел.

- Алеша, неужели ты такая скромница?

- Нет... Какая же здесь скромность?

- Ты, значит, так и остался таким гордым? И из гордости ты обломал себе петушиный гребень?

Алеша громко рассмеляся:

- Зачем же так? Это... очень некрасиво. Но... Жальвсе-таки, что ты меня разлюбила, ты - такая умница.

- Я тебя очень люблю.

- И я тебя "очень".

Счастливые, они остановились на средине широкой улицы и улыбались друг другу. Таня сказала:

- Спокойной ночи.

Впереди Богатырчук кричал:

- Довольно вам! Где вы там... Спать пора!

11

Нина Петровна Остробородько поднялась на крыльцо тепловской хаты и нерешительно постучала во дверь. Был воскресный день, в недалекой церкви звонили, на небе холодной серой пустыней расположилась осень, но было еще сухо и приятно шибал в нос незлобный запах древесного увядания. Нина Петровна разрумянилась - может быть, от первой осенней свежести, может быть, от первого визита к Тепловым. На ней ладный черный жакетик, у шеи он небрежно раскрыт и видна сиюящая белизна шелковой косынки, над которой нежность юного теплого подбородка кажется еще милей.

Послушав, Нина сильнее постучала в дверь, ее губы проделали гримасу возмущения, но сразу и успокоились в еле заметной строгой улыбке, которая всегда шла к ее спокойным, немного ленивым глазам, к точному повороту головы, к румянцу и белизне лица.

Дверь открылась неслышно, и выглянуло удивленное лицо Степана. - Чего ты дверь ломаешь? - начал он с разгона, но тут же и ошалел, дернул головой и, ничего не сказав, ринулся обратно. В кухне он в панике ухватил руку Василисы Петровны, занесенную над кастрюлей, и зашептал:

- Мамаша! Что делается! Принцесса - не иначе. А может, барыня какая...

Василиса Петровна нахмурила брови:

- Да остепениьсь, Степан Иванович! Принцесса!

Капитан зашевелился в углу, надул усы, прислушался к разговору, наморщил лоб. Потом вытянулся, схватился за бок, но беду поправить было все равно невозможно: пояса билзко не было. Так, с распущенной гимнастеркой, он и остался стоять в углу, краснея и отдуваясь; в дверях кухни появилась Нина Петровна, на капитана не поглядела, прошла прямо к Василисе Петровне:

- Я вас хорошо знаю: вы мать Алеши. Я много раз видела вас на улице. Здравствуйте.

Василиса Петровна смотрела на девушку внимательно, просто, серьезно, наклонила голову, протянула сухую, сморщенную руку.

- Здравствуйте. А вы кто будете?

- Я Нина Остробородько. Не слыхали?

- Вы - доктора дочка?

- Доктора. Вы у него лечились? Да?

Василиса Петровна улыбнулась:

- Я еще никогда не лечилась...

- У вас такое здоровье?

Степан отозвался:

- Здоровье - это у богатого, а у бедного - жилы.

Нина весело, искоса глянула на Степана:

- А я и вас знаю, мне Алеша рассказывал: Степан Игнатович? Говорит, вы - человек мыслящий?

- Какой? Какой человек?

- Мыслящий. Думаете много.

- Во! Наврал тебе Алешка! Это когда в бой идти, тогда действительно все думаешь и думаешь. А если обыкновенно, так тут нечего думать. А ты к нам по какому делу?

- А это уж... есть и постарше тебя. Василиса Петровна, прогоните их: вот его и господина офицера. Мне с вами нужно по секрету.

Господин офицер, забыв, что он без пояса, стукнул каблуками и поклонился, но сразу после этого схватился за то место, где полагалось бы быть поясу, и неловко, боком прошел опасное место мимо Нины - выскочил в сени. Степан было возразил:

- Да я - свой человек...

- Иди, иди! - Василиса Петровна подтолкнула его.

В сенях капитан оглянулся на Степана: