Марш 30-го года

Высокий, прямой, суровый, он, вероятно, производил на нее впечатление слишком чуждого, совершенно непонятного явления. По обеим сторонам носа у него расположились такие же черные масляные пятна, и от него исходил запах концов, металла, давно заношенного рабочего платья. Его волосы, усы и борода растрепались и тоже были испачканы. Он ни в каком отношении не напоминал ни стройного румяного Алешу, ни мудрую улыбающуюся старость матери. А против Семена Максимовича стояла Нина Остробородько. Она сияла глубокой, до самых костей проникающей холеностью, свободой движений, простой обдуманностью наряда, радостью и покоем, пережитыми в жизни. Но именно она в сильном волнении сделала шаг к нему, что-то заблестело в ее глазах, она произнесла хрипло:

- Здравствуйте.

Она не решилась протянуть руку, не улыбнулась приветно, она склонилась перед ним в поклоне, а подняв голову, засмотрелась на старика, как бы не уверенная в ответе.

12

Собственно говоря, работать на заводе было можно. Рабочие пришли в обычное время с завтраком под мышкой. Как всегда, у проходно будки собралась маленькая толпа наиболее аккуратных, шутили и посмеивались. И сегодня табельщик был на месте и своевременно открыл табельные доски. Можно было повесить марки и расходиться по цехам, а в цехах некому было помешать работе.

Но никто марок не вешал и не спешил проходить в цеха. Рядом с проходной будкой, на старых жидких воротах, белел большой лист, на котором идеальным, крупным, старательным курсивом было написано, что завод закрывается из-за отсутствия материалов. Рабочим предлагалось получить расчет в течение ближайших трех дней. Под обьявлением тем же курсивом было выведено: "владелец завода", а рядом стояла известная всем жирная подпись: "П. Пономарев".

К обьявлению подходили по двое, по трое и не столько читали его, сколько рассматривали - содержание обьявления было всем хорошо известно еще вчера вечером. Столяр Марусиченко, щупленький, с бородкой в виде двух сероватых клочков, щербатый и всегда оживленный, долго задирал голову на обьявление и, наконец, сказал тонким, ехидным голосом:

- Да откуда он взялся такой: "владелец завода"? Товарищи, это не он.

Марусиченко повернулся к толпе и широко открыл глаза:

- Это не он придумал.

На Марусиченко оглянулся высокий, черномазый, спокойный:

- Тебе не все равно, кто придумал?

- Не все равно, товарищи. Разница. Его, сукиного кота, найти нужно и допросить: кто он такой? Пономарев на заводе уже два месяца не показывался, а тут на тебе: владелец завода!

Старый Котляров сидел на ступеньках проходной будки, вытянул одну ногу, рылся в кармане, серьезными глазами задумался, вглядывался в площадь:

- Ты, Петр Иванович, брось кулаками размахивать. Будешь ты допрашивать Пономарева! Не в Пономареве дело.

- И я говорю: не в Пономареве. А я что говорю?

- Да ты ерунду говоришь, - Котляров протянул руку к обьявлению, а с руки болтается кисет с махоркой, - читал ты или не читал? Нет материалу? А мы и без Пономарева знаем, что нет. Ты когда держал в руках рубанок?

- Да еще на прошлом месяце.

- Так чего кричишь: Пономарев? Не в Пономареве дело, а в материале.

- А Пономарев что?

- А Пономарев ничего. Просто себе Пономарев.

Марусиченко завертел головой, прицепился:

- Что это ты, Никита Петрович, за хозяев стал говорить!

Котляров насыпал на бумажку махорки, свернул, зажал крепкими пальцами шуршащий газетный обрывок, склонил голову:

- Хозяева тут - мы с тобой. Надо достать лесу и работать. Дело нужно делать, а Пономаревых сюда пускать нечего - отвязались, и пускай себе.

По площади бежал павел Варавва, озабоченно поглядывал на ворота. Бежал, бежал, потом круто свернул, погнался за кем-то, закричал:

- Куда? Куда расходитесь? Митинг будет! Муха сказал: здесь, на площади!

Котляров затянулся махоркой, кашлянул:

- Вот это дело. Поговорить надо.

Павел говорил и кричал и все вскидывал правую руку. Наконец, добрался к воротам. Ехидный Марусиченко пошел к нему навстречу:

- Ну, большевики? Чего теперь будем делать? Вон Котляров, молодец! Все говорит хорошо: Пономарев что? Мы - хозяева: купить лесу и работать!

Павел закинул голову, беззвучно захохотал:

- А что? Он правильно говорит! Никита Петрович, правильно!

Несколько человек придвинулись к павлу. Тот же высокий, черный отвернулся к реке:

- Эх, затеяли кашу! Лес они будут покупать! Кто это такой покупатель ты, Котляров?

- Да хоть и я, товарищ Борщ! - Котляров запихивал короткую папиросу в рот, обжигал пальцы, сердился на папиросу.

Борщ все глядел на реку:

- Пономарев не купил, а ты купишь.

- А я куплю.

Борщ вдруг перестал быть спокойным. Плюнул, взмахнул головой, сказал со злостью:

- Как ребята малые: "Я куплю!"

Он отошел в сторону, заложил руки в карманы. Грязный узелок с завтраком сиротливо торчал у него из-под мышки и, забытый хозяином, начинал уже вылезать наружу, готовый вот-вот упасть на землю. Борщ с досадой тормошнул его, задвинул снова под мышку и снова злобно уставился на влажную широкую площадь.