Марш на рассвете

И еще Елкин сразу понял — с помощником ему повезло. К поверке оружие в пирамиде зеркально лучилось, наряд заступил в срок. Солдаты, хоть сто раз на дню проходя мимо старшего сержанта, козыряли. Все делалось как бы само собой, Кандиди ни разу не повысил голос, ястребиное лицо его в нелинявшем загаре было спокойным, чуть мрачноватым. Лишь на миг в нем что-то дрогнуло, когда в морозном воздухе прозвучало хором: «Служу Советскому Союзу».

Так закончился первый день. Закончился лучше не придумаешь. Но это был всего лишь первый день, и, верно, самый лучший.

…Уснул в карауле Харчук, вечно небритый, странно замкнутый солдат, полещанин из Западной Украины. Был он, что называется, белой вороной во взводе. На него кричали — он отмалчивался. Подсмеивались — точно не доходило до него, только поддакивал, кивая облишаенной головой.

Бляхин, проверявший посты, вынул у него затвор, а затем объявил «три наряда вне очереди», явно завысив права отделенного. Елкин ему это и заметил, хотя не стоило одергивать ефрейтора при подчиненном. Но уж очень жалок был Харчук.

Бляхин, чуть побледнев, развел руками:

— А что делать, товарищ лейтенант? Спихнули нам его ветровцы, он им строй портит. Вот и мучайся Варвара у чужого самовара. У него не то что затвор, хоть автомат отними, — баптист! Списать бы его в тылы, пока не поздно…

— Ладно, ладно, не кипятись, самовар, — вступился Кандиди, когда Харчук ушел в караулку. — С ним работать надо. Это тебе не хлеб из печи — бери да жуй, — добавил он, не давая Бляхину вставить слово. — И поменьше хихикай. Понял? — Глаза его цвета яшмы вдруг полыхнули. — Человек в летах, не мальчишка. А ЧП — на нашей совести.

А вскоре — как снег на голову — еще одно. И вина ложилась явно на Елкина.

Это случилось вечером, на занятиях по тактике, расписанных капитаном на конец дня, чтобы приучить людей к ночному бою.

Ветер закручивал у леска снеговую поземку. В чаще леса притаилась старая лесопилка — «укрепленный пункт», который следовало взять с ходу. Объясняя задачу, Елкин косился на солдата, уже минут пятнадцать томившегося на пеньке у дороги.

Звали солдата Рыба. Был это лихой, весь какой-то развинченный человек с кривыми ногами наездника.

— Вы что, больны? — участливо спросил Елкин.

— Мозоль, — поморщился Рыба, в упор глядя на Елкина. — Терпежу нет, хоть в санчасть ложись. — И неожиданно подмигнул.

— Ступайте. В другой раз надо предупреждать.

— Так я ж говорил сержанту… — Он резво вскочил на гнутые свои ноги. Его остановил жесткий окрик.

— Гляди! — кричал Кандиди, и на скулах его вспухли желваки. — В самоволку ходить мозолей нету? Сегодня Лида проверит твою мозоль, с-сачок!

— Ай, сержант, на сердитых воду возят, — отозвался Рыба.

Лесопилку «взяли» на редкость удачно. Сержант умело рассредоточил силы, наладил связь. Он все понимал с полуслова. Елкина, глядевшего на бесшумно скользящие тонн солдат, изумила эта деловитая слаженность. Бляхин, оставшийся при нем связным, кивнул на бегущего Кандиди:

— Осерчал мужик. Рыба-то тут ни при чем…

— Не понимаю.

— Тут другое, — мялся Бляхин, видимо жалея, что начал этот разговор. — Конечно, я так, не обессудьте, я по стариковской своей наблюдательности… Одним словом, обидно сержанту. Как-никак был командиром, стал помощником.

— ?

— Дельный, конечно, спору нет, — поспешно добавил Бляхин, сочувственно щуря в сторонку слезящийся от дыма глаз. — Но уж раз так в жизни складывается. Они ведь с Бещевым дружки еще с Халхин-Гола, сержантами были оба — два. И обиды его ни к чему, армия — должо́н быть порядок, я так понимаю.

Взвод возвратился в часть только к ужину. Рыбы в расположении не оказалось.

Подымаясь наверх — переодеться, — Елкин столкнулся с капитаном. Они уже было разминулись, когда Бещев остановился, сказал, покосившись:

— Что это у вас во взводе творится? Один на посту заснул, другой в самоволке околачивается? Делаю вам замечание. И не смотрите на меня, как купринский поручик на Сливу. У меня другая фамилия.

Он ушел, оставив в душе Елкина мутный осадок. «В конце концов, — негодовал он, — глупо ставить эти промахи в вину человеку, только принявшему взвод! Все равно как если бы судить старшину, принявшего каптерку с недостачей». Все это пришло в голову позже и выглядело не очень убедительно.

Обернувшись, он увидел Кандиди, проверявшего в пирамиде оружие. Показалось, помкомвзвода усмехнулся.

«Все слышал. И радуется, что ли?» От этой мысли защемило сердце.

3

Неделя минула без особых перемен. Дни шли, похожие один на другой. Подъем, учения, поверка…

Ужинали в каменном амбаре, переделанном под столовку. Две вольнонаемные официантки, дебелые, в косыночках, шустро бегали по настланным коврам, разносили ужин. Ветров дежурил по штабу, на его место подсела Лида. Ела нехотя, поглядывая на ребят. Валерий, взбудораженный, весь какой-то просветленный, тыча вилкой невпопад, помахивал письмом из Хабаровска от дружков-геологов. Такая радость — где-то в горных пластах Алдана взяли наконец редкую пробу, явный признак залежей никеля, бария, лития.

— Представляете, тридцать процентов вкрапления. Это же черт знает что!