Маршак

Проведу здесь еще одну ночь — и, если опять будет холодно, не знаю, что и делать…

…Настроение хорошее. Дни солнечные и морозные. Сегодня был какой-то прозрачно-белый и строгий рассвет.

Перед сном я на мгновение со свечой зашел в твою комнату — и казалось мне, что мы уже долго-долго живем вместе, а вот теперь ты уехала, и не слышно твоего ровного дыхания.

У Немировского был вчера вечером в первый раз за все время (после первого посещения). Он поправляется. Как только я вошел, мы оба — с места в карьер — заговорили о Пушкине, о Нащокине, о Жуковском, о Бетховене, о Родене. — „О Шиллере, о славе, о любви“, как резюмировал подобные разговоры Пушкин. Иногда о таких вещах поговорить невредно…

Сейчас я ничего не пишу и душевно счастлив, как вегетарьянец, который „никого не ест“. Писанье — серебро, а молчанье — золото. Отдохну, а потом, авось, напишу что-нибудь хорошее…

Я по-прежнему на улицу не выхожу. Простуда самая легкая, но я не хочу рисковать, да и отдохнуть не мешает. Понемногу читаю: то Пушкина (в Брокгаузовском издании), то „Амура и Психею“ — сладострастную поэму, прообраз нашего современного романа — латинского поэта Апулея — правда, в очень плохом переводе. Писать еще не хочется. Вот только письма — тебе!

…Я отдал паспорт, а вернется он не раньше воскресенья — понедельника. Как бы из-за этого не вышло еще новой задержки с нашим венчанием. Но во всяком случае к этому времени будь в Петербурге. Хотелось бы мне, чтобы наша любовь вышла наконец из этого мрачного фазиса — посторонних вмешательств и помех. Глубокое, интимное чувство так нуждается в замкнутой интимной обстановке. Вот в чем преимущество так называемой „свободной любви“ в благородном ее смысле. Но не об этом речь. Пусть нас с тобой оставят поскорее в покое!

…Вчера пришли Годин с Андрусоном — и мы читали Пушкина и Тютчева. Оба они нашли, что вечер проведен прекрасно. Сегодня вечером жду Мальчевского. Расскажет, как провел лето на Ледовитом океане…»

13 января 1912 года Софья Михайловна и Самуил Яковлевич поженились. Ближайшие планы их были достаточно определены. Решили поехать в Англию учиться английскому языку и завершить образование. А пока почти ежедневно в различных периодических изданиях публиковались заметки, статьи, фельетоны Маршака под разными псевдонимами. Очень редко он подписывался под ними собственной фамилией. Быть может, это будет интересно исследователям, изучающим не только творчество Маршака, но и тот мозаичный период русской литературы и публицистики. Вот один из стихотворных фельетонов Маршака, написанный в 1912 году в связи с приездом на гастроли в Петербург Айседоры Дункан:

Потянули босоножки
В наш туманный Петроград.
Пятки босы, как ладошки…
Легкий греческий наряд…

Нет стеснительных застежек,
Легким ножкам — нет препон…
Черных ножек, белых ножек
К нам несется легион!

Как эстет и как художник,
Я хвалю такой прогресс…
Но клянусь, будь я сапожник,
Я на стенку бы полез!

Босоножек стало много.
Но скажите, отчего
Нет на сцене «босонога»
До сих пор ни одного?

Покорясь несчастной доле,
Без путей и без дорог —
На Горячем вольном
Поле Приютился «босоног»…

Занимался Маршак и поэтическими переводами. В основном с идиша и иврита. Тогда, в начале XX века, занятие переводами даже вошло в моду. Бунин перевел «Гайаватту» Лонгфелло, Брюсов переводил Верхарна, в то же время появились переводы Блока из Генриха Гейне, Жаботинский перевел «Ворона» Эдгара По. Но, к сожалению, наряду с талантливыми поэтами и писателями переводами увлеклись и посредственности. По этому поводу Маршак написал знаменитое свое стихотворение-фельетон «Жалоба», которое было опубликовано в журнале «Сатирикон» № 15 за 1908 год.

О, как терплю я от жестокой моды
На переводы!..

Жена
Переводит «Нана»,

Вера —
Бодлера,

Лена —
Верлена,

Маленькая Зинка —
Метерлинка,

А старая мамаша —
Шолом Аша.

Откликался Маршак и на политические события. Вот стихотворный фельетон, поводом для которого послужил приезд делегации английских парламентариев в Петербург.