Маршал Баграмян. «Мы много пережили в тиши после войны»

Гости сказали Мариэтте Сергеевне много добрых слов и пожеланий.

Иван Христофорович, как всегда неторопливо, солидно, но в то же время очень тепло и ласково поблагодарил Шагинян за творчество, которым она просвещает людей.

В заключение вечера сказала слово Шагинян. Седая, но величественная, она с любовью смотрела на нас.

Я записал для себя выступление Мариэтты Сергеевны:

— Мы сегодня много говорили и шутили по поводу редакторов и моей несговорчивости при работе с ними. Всякое бывало. Но я должна сказать, товарищи, хороший редактор — это большой помощник и даже учитель писателя. Кто не учится, считает себя познавшим все — ошибается. Тот, кто не учится, замкнулся, изолировал себя от познания, ничего значительного создать не сможет. У писателя много источников познания жизни. И один из учителей его — редактор. Я училась у редакторов даже тех, с которыми не соглашалась. Однажды я спутала Бебеля с Каутским, я приписала Бебелю суждения по аграрному вопросу, которые в действительности высказал Каутский. Редактор этой ошибки не заметил, потому что полностью положился на меня. Он не проверил, а надо было проверить, это его обязанность, и обижаться на него нечего. Так и было с ошибкой напечатано. Это и мне наука…

О премии. Я очень благодарна за высокую оценку моего труда. Но все же пусть премия не будет итогом жизни. Так много еще замыслов. Я хотела бы, чтоб это была середина жизни.

Недавно я была у большого человека и художника Сарьяна. На днях он умер. Мне повезло, если так можно выразиться в данном случае. Для меня лично было большой радостью видеть этого человека, застать его живым. Как в басне говорится: «Послал вороне Бог кусочек сыра». Вот и мне послал Бог эти счастливые минуты. Я знала Сарьяна давно, любила его замечательное, солнечное искусство. И в недавний приезд мой в Армению навестила художника. Он был совсем плох, отнялись ноги и руки. Мы сидели и разговаривали с ним. Я гладила его безжизненные пальцы. Как мне жалко было эти пальцы, создавшие столько замечательных картин. Теперь эти пальцы почти не двигались. А глаза Сарьяна были полны жизни. Он и говорил о жизни. Я как сейчас слышу его слова: «Быть в жизни, творить, ошибаться, делать иногда глупости — все это и есть жизнь. Жизнь — это самое большое и значительное из всего, что есть на земле».

Вот и давайте выпьем за это самое дорогое — за Жизнь!

Когда расходились, Баграмян, пожимая мне руку, сказал:

— Заходи, Володя, не забывай старика.

Кстати, в очередной раз наш разговор на его квартире начался с Сарьяна. В кабинете Ивана Христофоровича висела картина Сарьяна «Арарат». Обратив на нее внимание, я сказал:

— Как хорошо сказала Мариэтта Сергеевна о Сарьяне.

— Умница! — поддержал Баграмян. — А с Сарьяном я дружил много лет. Эту картину он мне подарил. Мартирос Сергеевич из тех великих творцов, произведения которых бессмертны, принадлежат истории, их надо принимать целиком — принимать видение и понимание жизни художником, его философию или вовсе не принимать. Середины не может быть. Сарьян — гордость и слава нашего народа. Его произведениями будут восхищаться, и не одно поколение, как это происходит с творчеством великих мастеров прошлых веков.

Чем мне нравится мой портрет, написанный Сарьяном? Прежде всего, настроением. Безмятежное, спокойное настроение военного человека после Победы, в мирное время. Человека, пережившего войну, охваченного думами и мыслями о будущем… Есть в нем уверенность, гордость за победившую армию, за победивший народ, за победившую страну…

Об этом портрете Сарьян сказал:

«Когда после войны я впервые увидел Баграмяна, даже немного был смущен — передо мной стоял обыкновенный, простой человек в военной форме, с ладной осанкой, скромный, несколько стеснительный. Но я почувствовал в нем большую силу, мощь, волю, доброту. Здесь уж я не ошибся. Баграмян не просто герой — он народный герой, в нем воплощены мужество нашего народа, его боевой дух. Вот таким я и пытался изобразить на холсте нашего героя, земляка, нашего Ованеса».

В тот день Иван Христофорович подарил мне свою фотографию:

— Я не художник, у меня нет нарисованного портрета, а фотографию я тебе на память подарю.

Достал из книжного шкафа снимок, на котором он был в гражданском костюме, домашний, улыбающийся, и написал на нем:

«Володе Карпову.

Баграмян».