Маршал грозового мира

А сам хозяин нот в это время рассказывал, как насильственно отучился курить. В рассказе прозвучало имя Адилунд, и Хор моментально навострил уши, однако все оказалось банально: поборница здорового образа жизни Раль, видя, что названый брат дымит, как паровоз, тайком вымочила его сигареты в молоке, а сама сказала, что они просто подмокли от разлитой воды. Покурив такую бомбочку замедленного действия, Эвальд почувствовал тошноту и весь вечер не отходил от раковины. Больше он к табаку не прикасался. История, рассказанная неизменно шутливым тоном, показалась Хору странной. Насколько он знал, Раль не любила вмешиваться в чужие жизни, менять в них что-то, если человек этого принципиально не хотел, пусть бы она и приносила этим пользу. Скорее уж шутку с сигаретами провернула лисичка Халана, сегодня уже меньше щурившая глаз, а Раль, возможно, взяла на себя вину. Ну не выдумал же Эвальд эту историю просто так.

Наконец Хор объявил:

— Я готов. Честно говоря, не понимаю, какое удовольствие вам приносит мое неуклюжее музицирование на заднем плане, гораздо удобнее репетировать до вечера.

— Нет, лучше, когда прямо здесь, — похоже, Илана собиралась стоять на своем до конца. Эта дама брала пример с брата и совершала действия по совершенно пустяковым причинам. — Тогда вся песня становится частью этого вечера. А иначе у вас просто концерт будет.

— Ваша логика очаровательна, хоть и не до конца понятна, — решил взять пример с Алексиса в плане комплиментов Хор и повернулся к Эвальду: — Начнем?

— Конечно, — кивнул он.

Хор заиграл вступление, которое, возможно, человек с хорошей музыкальной памятью успел бы выучить наизусть за время репетирования. В звучание рояля влился голос Эвальда.

Ветер уснул. Облака периной

Спрятали ласковый лунный свет.

Стих над рекой резкий крик звериный,

Сгладился жизни тревожной след.

Полный покой, только плещут воды,

Даже сейчас в свою даль спешат,

Спрятаны синие неба своды,

Гордо над миром живых молчат.

Вдруг шевельнулось — шум, шум полета.

Птицы? Но те подчинились сну.

Кто-то небесный, крылатый кто-то

В мирную ночи летит страну.

Вот два стремительных силуэта

Вмиг прочертили ночную мглу.

Ангелы это? Иль духи это?

Кто подчинил неба высь крылу?

Ветер поднялся, гостям внимая,

Душам их и беспокойным снам,

Ветер подул, тучи разгоняя,

Дал свет луне и умчался сам.

Снова затихло — другим покоем,

Засеребрилась луной река,

Берег откликнулся волчьим воем,

В воздух впиталась его тоска.

Прямо к воде опустилась пара,

Он — юный воин с мечом в руках,

Чудного он обладатель дара,

В детства отринувший слово “страх”.

Льнула к нему его дама с лаской,

Руки-крыла за спиной сложив,

И, наслаждаясь чудесной сказкой,

Тихо шептала: “Уйди от битв

И распрощайся с разящей сталью,

Ждать тебя с боя нет больше сил…”

Он ей кивнул и, вздохнув с печалью,

В реку клинок верный опустил.

Каждый поклялся, что будет верен,

В сумраке скрылись они ночном.

Так и не понял цветущий берег,

Было то жизнью иль чудным сном.

В теплые струи упали слезы

В ивы впитался печальный смех

Каждой весной берег видит грезы,

В них эта пара прекрасней всех

И долетают их счастья звуки:

Радостно шепчет она ему:

“Милый, тебя, хоть и крылья — руки,

Небом, полетом я обниму”.

Эвальд закончил, улыбнулся, поклонился и послал всем присутствующим воздушный поцелуй. Илана захлопала, Алексис засиял, Хор для красоты момента тоже встал и поклонился.

— Просто восхитительно, — воскликнул автор песни. — Эвальд, это восхитительно! Я, признаться, переживал за немного неправильный ритм стихотворения, но в вашем исполнении это сглаживается, и получается идеально!

— Благодарю вас за приятные слова и за прекрасное стихотворение, — улыбнулся в ответ певец. — Оно достойно такого звучания.

Хор был согласен: стихи и музыка действительно сочетались, и отталкивающей слащавости в тексте не чувствовалось. Между Иланой и Алексисом моментально завязалось обсуждение песни, а Эвальд шагнул к Хору и, по-прежнему улыбаясь, шепнул ему на ухо:

— Вы хотели посмотреть на Мистералей — вот они, Мистерали, самые обычные люди со своими радостями и проблемами. Нет в них ничего неординарного, что следовало бы изучать под лупой или даже микроскопом, никаких великих тайн. Все, что только можно назвать необычным, сосредоточено в главе семьи, а все прочие ничем не отличаются от вас, Мальс Хорана. У вас тоже хватает тайн, я знаю.

Он выпрямился и посмотрел на удивленного Хора. Карие глаза светились искренностью и дружелюбием, совершенно не желая походить на маску.

Эвальд Мистераль прекрасно понял, ради чего его пианист приходил на эти вечера, понял — и, кажется, нисколько не осуждал его за это. Во всей тираде читался беспечный посыл: хватит искать здесь великие тайны, это развлекательные вечера, все тут — обыкновенные люди, вливайтесь в общее веселье, Мальс Хорана, и не забивайте себе голову глупостями.

Положительно, Эвальда Хор не понимал. А тот, на мгновение оглянувшись на Хемену, которая, подойдя к остальным, что-то серьезно говорила сестре, продолжил все так же на ухо: