Маршал Конев

Усиление фашизма должно было вызвать особую тревогу прежде всего у советского правительства, у нашей партии. И если судить по «Краткому курсу истории ВКП(б)», то оно вроде так и было. Но почему же в 1939 году и позже мы шли на сближение с фашистским руководством, с Гитлером? Неужели ему поверили? Особенно после того, когда основные сухопутные дивизии и воздушный флот фашистское командование сосредоточило на восточных землях Польши, а точнее — у наших границ! Можно как-то понять и объяснить заключение советско-германского пакта 23 августа 1939 года о ненападении, который был нам необходим для укрепления обороноспособности страны: давал возможность наладить выпуск новых типов танков, самолётов, артиллерии и других видов оружия. Моральное право для такого пакта у нас было, к тому же он заключён после отказа Франции и Англии вести вместе с нами борьбу против фашистской агрессии. Более того, английское правительство пыталось спровоцировать столкновение СССР с Германией, как можно скорее вызвать кровопролитную войну. Мы были тогда поставлены перед угрозой ведения войны на два фронта: против Германий и Японии. Это всё объяснимо. И хотя договор этот не избавлял нашу страну от угрозы фашистской агрессии, он давал возможность выиграть время, лучше подготовиться. Но непонятны были последующие действия нашего правительства, заключившего затем соглашение о дружбе и сотрудничестве с фашистской Германией. Потом наша пропаганда стала убаюкивать народ, усыплять нашу бдительность, утверждая, будто отныне не существует опасности войны с Германией. Допустим, что это был своеобразный тактический ход. Но ведь и практические дела говорили о том, что мы действительно перестали думать о приближающейся войне, перестали всерьёз готовить страну к обороне. Почему, например, дали указания о демонтаже укреплений на нашей старой границе — а точнее, это был преступный в условиях надвигавшейся схватки приказ о преднамеренном уничтожении всех оборонительных военных сооружений, — и вместе с тем не спешили возводить их на новой границе, а там, где это делали, работа проводилась на глазах гитлеровских войск: мол, смотрите!.. К тому же нелепо было возводить оборонительные сооружения непосредственно вблизи самой границы: делается это на определённом расстоянии, секретно.

Явно демобилизующую роль сыграло сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что слухи о намерении Германии предпринять нападение на СССР, дескать, ложны. В этом правительственном документе говорилось о том, что Германия, так же как и СССР, неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении и потому, мол, разговоры о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы...

Такое утверждение вызвало недоумение у большинства советских людей, особенно военных, стоявших на границе и своими глазами видевших огромное скопление германских войск. Для чего эти войска были сосредоточены здесь? Говорили — для отдыха перед прыжком через Ла-Манш. Чепуха это! А с военной точки зрения — полный абсурд. Прыгать-то можно только с близкого расстояния, а не с тысячемильного...

Допустим, что и сообщение ТАСС от 14 июня было дипломатическим ходом, своего рода зондажем, с помощью которого советское правительство хотело проверить искренность заявлений Гитлера, его подлинные намерения. Проверили и увидели, что ни одна немецкая газета не напечатала тогда этого советского «опровержения». Значит, фашистскому командованию было нежелательно настраивать свои войска на продолжение мирных отношений с нашей страной, уменьшать их захватнические аппетиты. В этой обстановке следовало насторожиться, срочно принять соответствующие меры по усилению боеготовности Красной Армии. В действительности же ничего этого не делалось. Не приводились в боевую готовность приграничные войска. Не была заблаговременно рассредоточена по полевым аэродромам авиация, в результате враг почти полностью уничтожил её в первые же часы войны. Не были выдвинуты на передовые рубежи танковые и артиллерийские соединения первой линии. Наконец, не были проведены в жизнь мероприятия оперативного плана на случай войны, утверждённые самим же Сталиным ещё в 1940 году и уточнённые в 1941-м. Даже в ночь с 21 на 22 июня Сталин не решился на это, а счёл лишь необходимым дать войскам короткую директиву, в которой указывалось, что нападение немецких частей может начаться с провокационных действий и в связи, с этим войска пограничных округов не должны, мол, поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений. Какие уж там провокации, когда со всех границ, от Северного до Чёрного моря, шли тревожные донесения...