Читаем Маршал Конев полностью

С утра иссиня-тёмные, полные влаги тучи наплывали с северо-востока, опускаясь иногда совсем низко, так что лохматые края их цеплялись за деревья и волочились над рощей, где укрылись бойцы взвода, готовясь к отражению новых контратак. Вершины деревьев разрывали тучи, и казалось, что именно тогда они, рассердившись, обрушивали на землю сплошные потоки воды. Эти потоки стояли подчас стеной, и уже в десяти-пятнадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. Немцы, подкравшись в такую сумрачную мокреть, бросались в яростные контратаки. Взвод старшего сержанта Семена Шалова за день отбил пять вражеских вылазок. Но и сам не раз пользовался непогодой, чтобы с близкого расстояния снова атаковать противника, сбить его с занимаемых позиций.

Впереди в просветах облаков виднелись окраины села Гарбузово, которое упоминалось в объявленном накануне приказе. Но именно из этого села нещадно била вражеская батарея, сумевшая поджечь два танка из бригады полковника Слюсаренко, сопровождавших стрелков. Всё это произошло на виду у взвода, и старший сержант беспокоился, как бы потери танкистов не повлияли на настроение его бойцов, не снизили их наступательного порыва. Поэтому он, ставя отделениям новую задачу, сообщал, что сейчас пойдут в атаку укрывшиеся в лощинке два других наших танка и надо воспользоваться этим — ворваться в третью траншею противника и закрепиться в ней. Едва он сказал это, как за поворотом траншеи послышался голос командира роты:

— Шалов? Ты где?

— Здесь я, — отозвался старший сержант. — Сейчас, значит, пойдём вслед за танками.

Ротный стремительно приближался к позиции взвода.

— Время теряешь! — крикнул он на ходу. — Надо... Что именно надо, он досказать не успел. Сзади глухо разорвался снаряд. Сверху посыпалась сырая, вязкая земля, и им обоим пришлось тут же свалиться на дно траншеи.

— Э, чёрт! — выругался ротный, поднимаясь. — Нащупали, значит, нас.

— Они же свои траншеи знают хорошо, — ответил Шалов. — Вот и лупят.

Ротный досадливо махнул рукой и тут же отдал приказ:

— Двумя отделениями обходи врага справа. Пушки эти немецкие сейчас подавят «катюши». А ты на рожон не лезь, нащупывай места, где огня поменьше. И просачивайся вперёд. Только вперёд!

— Есть! — ответил Шалов и побежал на свой правый фланг.

Он заметил выползавшие из лощины два наших танка и хотел под их прикрытием повести взвод в атаку, но вдруг над Гарбузовом поднялись столбы огня и дыма.

«Верно сказал ротный, — подумал Шалов, — это «катюши» громят врага».

Батарея противника в Гарбузове прекратила стрельбу, и Шалов, воспользовавшись этим, поднял взвод в атаку. Отделения пробежали метров сто и внезапно наткнулись на стену огня.

— Ложись! — крикнул Шалов. Этого приказа никто не услышал среди взрывов снарядов и мин, но бойцы и без команды залегли. Немецкий пулемётчик, укрывшись в траншее, остановил солдат как раз тогда, когда они выбежали на открытое место и теперь лежали как на ладони, видные врагу со всех сторон.

— Товарищ старший сержант! Товарищ старший... Шалов досадливо обернулся:

— Что тебе, Торохов?

— Разрешите подобраться к пулемёту. Иного ж выхода нет. Танки не видят его. Артиллерия — тоже. А я — быстро!

Шалов, увидев в руке сапёра гранаты, ответил:

— Давай — иди! Только себя береги...

Теперь вся надежда на самоотверженный бросок сапёра Торохова. Шалов подосадовал даже, что совсем мало знал бойца. Пришёл он недавно с маршевой ротой после излечения в госпитале. Выходило, что боец опытный и отважный, прошедший через огонь. Но у Шалова как-то в сутолоке подготовки к наступлению не хватило времени поговорить с новичком по душам, расспросить его о семье, о боях, в которых тому довелось участвовать, и о многом другом. Конечно, кое-что ему известно. Знал он, например, что Торохов жил под Воронежем, в небольшой степной деревушке, работал на тракторе, отличался трудолюбием, как и многие его земляки. Вспомнил ещё, что деревня его носила странное название — Студёное. Вот, собственно, и всё.

«Как же мало мы знаем о своих товарищах по боям, — подумал про себя Шалов. — Так быстро они сменяются: погибают, получают ранения или контузии. А ведь этот парень идёт сейчас на верную смерть ради того, чтобы спасти взвод, дать ему возможность идти дальше...»

Старший сержант, не отрываясь, напряжённо глядел на ложбинку, временно скрывшую смельчака, откуда он должен вот-вот появиться. Так и есть! Вот он, не поднимая головы, ужом прополз между двумя кустиками. Фашисты заметили его и перенесли огонь на него. Пули взрыли землю в метре от Торохова. Шалов воспользовался мгновением.

— Вперёд! — крикнул он.

Бойцы поднялись и бежали без остановки до тех пор, пока струя огня вновь не стеганула по цепи. Но Торохов успел за эти минуты укрыться в свежей воронке. Втиснувшись в сырую землю, он ждал удобного момента для нового броска.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное