Читаем Маршал Конев полностью

Бой ушёл куда-то в сторону, и Наташа подбадривала себя мыслью, что не может умереть вот так, ничего не сказав о своей любви. Нет, нет, она должна жить, хотя бы ещё день или два, пока не признается Николаю в том, что любовь к нему она пронесла через все фронтовые испытания.

Когда пришли санитары, Наташа нашла в себе силы посмотреть на раненого бойца и попросить:

— Сперва его, его...

Она чувствовала, что что-то тёплое растекается по спине, правому боку и подступает к груди. «Кровь», — подумала девушка и потеряла сознание.

Когда ей приподняли голову, с трудом открыла глаза, едва двигавшимися пальцами поманила санитара и чуть слышно прошептала:

— Передайте, что я люблю его, переда-й-т-е...

— Кому, кому передать? — переспросил тихо санитар.

— Ему, Коле, Николаю... Не забудьте...

Глаза её закрылись, и левая рука, лежавшая на груди, соскользнула на землю. Пульс не прощупывался.

— Всё! — сказал пожилой санитар.

— Да она же только что говорила, — возразил другой.

— Поздно.

— Пусти.

Санитар разорвал гимнастёрку, обнажая грудь. Припал к ней ухом:

— Сердце ещё бьётся. Понесли.

— Да не живая она...

— Понесли, говорю, да побыстрее!

Капитан Паршин лежал в штабной землянке и пытался уснуть. Но сон не шёл. После только что утихшего боя, когда врагу удалось танками раздавить ещё одну их пушку, верх брали обида и горечь. Конечно, артиллеристы выполнили свою задачу, но какой ценой! Два командира орудия погибли. Двое наводчиков ранены. Один, правда, остался в строю. А завтра, скорее всего, придётся вести бой уже в самом городе, когда всё будет зависеть от умения и инициативы сержантов — командиров орудийных расчётов. Город старинный, с маленькими, узенькими улочками, на которых есть где укрыться врагу, чтобы нанести внезапный удар, но негде развернуться нашим пушкам.

Тревожные думы терзали его. Всё ли он сделал, чтобы уберечь людей, сохранить боеспособность огневых взводов? И всё ли тут зависело от него, от самих артиллеристов? Наверное, не всё, но многое.

Бой — это всегда задача со многими неизвестными. Даже такими: попадёт в тебя пуля или нет? Но, если, скажем, попадёт и командир батареи выйдет из строя, найдётся ли смелый и решительный человек, который возьмёт управление боем на себя? А главное — не произойдёт ли заминка, которой воспользуется противник, заставит стрелков залечь или, хуже того, — отойти с занятых позиций?

Иногда ситуацию на поле боя сравнивают с той, что складывается на шахматной доске. Но Паршин на своём опыте убедился — в бою всё сложнее. В шахматной игре видны и свои силы, и соперника. Можно в какой-то мере предвидеть, что таит в себе очередной, пусть самый коварный, контрход, есть возможность проявить находчивость или пойти на риск, в меру своего таланта, конечно. А на поле боя далеко не всё известно о противнике. А уж о том, где и в чём он тебе подстроит каверзу, и вовсе не ведаешь, тем более когда ты плохо осведомлен о его силах. Не знаешь, когда он зайдёт тебе, скажем, во фланг. Или как произошло в последнем бою: немецкие танки атаковали вдруг батарею с тыла. Как они там оказались — неизвестно. Не все расчёты успели даже развернуть орудия. Враг, правда, получил отпор: два танка остались на поле боя. Но и одна из наших пушек погибла. Кто виноват и как пропустили танки?

Эти вопросы капитана пока оставались без ответа. А другие? Они касались только его личных переживаний. В эти минуты он вдруг подумал о Наташе, медсестре, которая выходила его, тяжело раненного, в госпитале. С любовью заботилась о нём, вернула не только к жизни, но и в строй. Она, бесспорно, нравилась ему, но он тогда любил Галю, с которой был связан словом, обещанием. Теперь Галя для него потеряна. Может быть, эта утрата усилила душевное расположение к Наташе, рождённое за время госпитальных мук и радости выздоровления. Но где она? Кругом кипит бой. Каждый день она ходит под пулями, спасая раненых. И многих уже вызволила из беды, вернула к жизни. Надо бы как-то помочь ей. Да, как жаль, что он вовремя не разглядел истинного своего счастья...

С этими мыслями Паршин резко поднялся, оправил ремни на гимнастёрке и сказал сидевшему у аппарата телефонисту:

— Буду на огневых позициях первого взвода.

<p><strong>33</strong></p>

В приказе Верховного Главнокомандующего отмечалось, что войска 1-го Украинского фронта в результате умелого, обходного манёвра танковых соединений и пехоты, после двухдневных боев, штурмом овладели Львовом, важным хозяйственно-политическим областным центром Украины, крупным железнодорожным узлом и стратегически важным опорным пунктом обороны немцев, прикрывавшим пути к южным районам Польши. Перечислялись имена командующих армиями, командиров соединений и частей, принимавших непосредственное участие в боях. Приказ этот Конев встретил на улицах Львова, находясь в передовых частях, добивающих остатки врага на окраинах старинного города.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное