Маршал Конфедерации. Карста

Юра, как ни странно, тоже, подобно многим, питал слабость ко всяческим с незапамятных времен уж почти повсеместно вышедшим из употребления культовым штучкам, как то: старинные бензиновые зажигалки, виниловые пластинки, кассеты магнитофонные, фарфоровые статуэтки, разномастные блюдечки, тарелочки, монетки, марки почтовые, трусики женские. Удивительное дело, да? Совпадение ли, быть может, всех нас в душе тайно влечёт милая сердцу, уютная житейская архаика, судить не берёмся, тем не менее подставки с ручками, обычно металлическими, в кои, по свидетельству ещё самого Дмитрия Николаевича Ушакова⁴⁷, когда-то вставляли стаканы, блистали в буфете на даче у него изрядным количеством начищенных бочков. Начиная от простейших алюминиевых, неизменных завсегдатаев советских ведомственных столовок, и заканчивая изящными серебряными вещицами из Кубачей⁴⁸. Даже гжель⁴⁹ расписная мелодичная с ложечками керамическими в наличии имелась. Но самые свои разлюбимые экземпляры надыбал он, проходя лётную подготовку в тихом, до тошноты душевной провинциальном подмосковном городке Жуковском. Там, глубоко в чаще таёжных дебрей славного наукограда, в краю непуганых Знаек-зазнаек, эдаком затерянном мирке динозавров расейского наукообразия, вдали от мирской суеты, попались ему на глаза мельхиоровые безмолвные и одновременно весьма красноречивые свидетели событий дней минувших. Посвящённые некогда юбилеям вождей пролетариата, помпезным вехам в развитии воздухоплавания, космонавтики, грандиозным стройкам коммунизма, иным эпохальным достижениям народного хозяйства и прочего оленеводства, выштампованные в металле отголоски былых великих свершений, никому уже не интересные, сальные, грязные, потёртые, доживали теперь свой век в затрапезном институтском буфетишке. Откуда взялись? Чёрт их знает! Верно, какой-нибудь Гарри Поттер местного розлива тайную комнату с хламом древним хозяйственным распечатал. Хе-хе!

Разумеется, как и у всякого нормального человека, первым же Юркиным неодолимым желанием, естественным образом возникшим при виде такого богачества, было их попросту спереть, но… Увы! К великому сожалению, положение обязывало.

Не пристало, согласитесь, будущему Маршалу Конфедерации, без ложной скромности — воплощению вселенского порядка и законности, мелочь, понимаешь, по карманам тырить! Не комильфо, знаете ли. Ничего не поделаешь, пришлось, тайком уронив скупую мужскую слезу, добровольно расстаться со скудными остатками и без того куцей стипендии. Но оно, други мои драгоценные, уж поверьте, того стоило!

К слову сказать, и недели не прошло с момента, когда счастливый обладатель совковых раритетов, бесцеремонно расталкивая замшело-степенную учёную братию, с сияющей физиогномией вывалился из столовки, таща охапку общепитовского барахла, как все подстаканники удивительнейшим образом куда-то вдруг исчезли! Испарились! Мистика! Полтергейст! Феномен исчезновения коих, при всём том, разумного объяснения не получил, вследствие чего был признан Явлением Необъяснимым, что и подтверждено документально замначальника института по АХЧ⁵⁰, скреплено Большой Круглой Печатью, а посему останется непреложным фактом на веки вечные.

Мда-а-а-а… Есть, как бы ни были убедительны противники дарвинизма, есть в людях что-то от мартышек. Во-первых, внешнее разительное сходство у некоторых, несомненно, просматривается, а уж обезьянничает-то народ и вовсе почём зря!

— …Я, видишь ли, Юрка, — продолжал размеренно бубнить Роланд, — паровозом люблю путешествовать и тележками самодвижущимися. Самолёты, дирижбандели там, шары дурацкие, иные воздухоплавательные мудовые рыдания, честно говоря, всегда недолюбливал. Чирей на пятке! Может, клаустрофобия, аэрофобия какие случились со мной в младенчестве, головкой о кафельный пол в роддоме уронили, сказать затрудняюсь. В одном абсолютно уверен: железный птах летать не должен, он же, надо понимать, тя-же-лен-ный! Короче, рождённый ползать, сам знаешь… Вот поезд — совсем другой коленкор! Трюхаешь себе, скажем, из Москвы в тот же Краснодар к Самсоновым, колёсные пары на стыках постукивают — тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым. И вдруг! Тыгдыбыды-быдыбы-дыбыдыбым-дыбыдыбым! Чего испереживался-то? Хе-хе! Это мы стрелку проехали, гвоздь в седле! Сидишь, значится, лежишь, размышляешь о том-сём, мастурб… тьфу ты ну ты, яйцы круты! — медитируешь, зельбстферштендлищь⁵¹, в такт передвижению. Мимо реки, леса, поля проплывают, полустанки, грады и веси, а на столике махоньком прикроватном, как в фильмах о войне, — обязательно чай в стаканах с подстаканниками горячий, обжигающий. Сахар по два кусочка в упаковке, мне отчего-то аэрофлотовский запомнился, и незабвенный дежурный ломтик лимона. Стаканчики покачиваются, ложечки звенят, судочки носят туда-сюда из вагона-ресторана. Борщик столовский! М-м-м-м! Вундерба-а-а-ар⁵²! Котлетки общепитовские с пюрешечкой, компотик! Ой-и-и-и! Держите меня семеро, щас ухо тебе отгрызу!