Маршал М. Н. Тухачевский

Сейчас, в пору революционного очищения нашего социалистического общества, восстановления исторической правды о его трудном пути, много пишут об ответственности за расправу над Тухачевским и массовые репрессии в отношении командных кадров Наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова. Однако, встречая прямо-таки яростное сопротивление противников гласности, зачастую делают это робко, смягчая краски. Надо прямо сказать, что Ворошилов в полной мере разделяет со Сталиным вину за совершенные беззакония. Он не только входил в ближайшее окружение Сталина, о котором говорил М. С. Горбачев, но и был его ближайшим личным другом, фанатически верил в Сталина и уверовал в собственное всесилие и вседозволенность. Без участия наркома не решалась участь ни одного из высших командиров. Материалы XXII съезда КПСС о культе личности Сталина и его последствиях, которые в долгие годы застоя замалчивались (а факты последствий культа находились даже под запретом), свидетельствуют, что Ворошилов несет персональную ответственность за многие злодеяния, которые проводились при его поддержке и активном участии, и называют вещи своими именами. Не случайно он вместе с В. М. Молотовым, JI. М. Кагановичем, Г. М. Маленковым поначалу оказывал резкое сопротивление линии партии на осуждение культа личности Сталина и выявление конкретных виновников репрессий, на восстановление социалистической законности и внутрипартийной демократии. Он боялся разоблачения своих собственных преступных действий перед партией и народом, неопровержимо подтверждаемых многочисленными документами ²⁰⁶.

Когда в Президиуме ЦК занимались разбором дела Тухачевского и других расстрелянных вместе с ним военачальников, Ворошилова, Молотова и Кагановича спросили:

— Вы за то, чтобы их реабилитировать?

— Да, мы за это, — ответили они.

— Но вы же и казнили этих людей... Так когда же вы действовали по совести: тогда или сейчас?

Но они не дали ответа на этот вопрос ²⁰⁷.

В письменном заявлении XXII съезду КПСС Ворошилов, подвергшийся острой критике, вынужден был признать правильность курса партии на преодоление последствий культа личности Сталина, а также и свою вину. «Я ... глубоко сожалею, — писал он, — что в той обстановке и мною были допущены ошибки» ²⁰⁸.

Но задумывался ли Ворошилов в те мрачные времена, как могло случиться такое, что почти все его высшие военачальники, люди, которых он лично знал еще с гражданской войны, а также большинство старших командиров оказались «врагами народа» и «подрывали» могущество Красной Армии? Тогда с кем же он строил эту действительно могучую армию, которая достигла наиболее впечатляющих успехов как раз перед началом массовой расправы с ее командным составом? Именпо в 1935— 1936 гг. она отличалась особенно высоким уровнем боевой выучки, быстрым ростом военной техники, устремленным в будущее раз питием военной мысли. И была обязана своими достижениями прежде всего Тухачевскому, Уборевичу, Якиру, другим выдающимся военачальникам— носителям прогресса в военном деле.

В результате репрессий 30-х годов Советские Вооруженные Силы потеряли наиболее опытных и хорошо подготовленных военачальников и командиров. Они оказались отброшенными назад. Резко ослабилась их боевая выучка и готовность. «Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, — утверждает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была еще и разложена этими событиями... Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок» ¹.

Гибель Тухачевского и его единомышленников во взглядах на дальнейшее организационное и техническое совершенствование Советских Вооруженных Сил, развитие их военного искусства и подготовку к грядущей войне панесла тяжелый урон обороноспособности страны. Михаил Николаевич не успел завершить многого как в военно-теоретической, так и в организаторской работе. Он погиб в расцвете творческих сил, когда ему исполнилось 44 года. Оказались в забвении или под запретом многие его мысли и предопределения в отношении будущей войны. И не только его, по и других наиболее дальновидных советских военных деятелей. В развитии советской военной теории появились робость и догматизм. Творческая военная мысль оказалась скованной. Затормозилось освоение глубокой наступательной операции. Теперь никто уже не смел заикнуться о силе противника, о внезапности нападения, о пробелах в нашей подготовке к большой войне. Это означало бы политическое самоубийство.