Маршал Ней

Нею чужды светские манеры, и иногда он выходит за рамки приличий, диктуемых установленными правилами. Однажды во время официального ужина, устроенного военным министром, он оказался за столом рядом с одним из князей Рейнского союза, им прислуживает гайдук. Последний делает это так старательно, что Ней благодарит его. Присутствующие едва сдерживают смех, особенно, когда герцог Эльхингенский обращается к слуге: «Кого я вижу! Это ты, Фредерик! — И продолжает уже для всех: — Дамы и господа, извините, это мой товарищ, нам приходилось спать в одной кровати». Князь, чтобы избежать неловкости, отсылает этого Фредерика к остальной прислуге. Маршал же, охваченный боевыми воспоминаниями, оставляет блестящее общество и следует на кухню, где находит старого товарища, обнимает его, сует в руку банкноту и обещает протекцию.^{176}

15 августа 1807 года в Нотр-Дам Ней находится среди их высочеств, больших сановников, маршалов, камергеров и фрейлин. Общество собралось, чтобы присутствовать на исполнении «Те Deum» в честь побед Наполеона. 23 августа Ней в Тюильри, где празднуется бракосочетание Жерома Бонапарта и принцессы Вюртембергской, в октябре мы видим его в Фонтенбло, на представлении послов. Двор живёт блестящей светской жизнью; балы у княгини Боргезе, королевы Гортензии, герцога Фельтрского, то у одного, то у другого министра. Чтобы погасить недовольство, Наполеон предлагает Нею и другим представителям имперской элиты самим давать приёмы. «Никто из этих первых лиц никогда не держал настоящий светский дом, — заметит Император, — если кто-то из них устраивает ужин, он приглашает только своих. Если мне случалось бывать на их пышных балах, кого я там видел? Ни одного нового лица, никого из пострадавших, никого из тех строптивых, которые бы дулись в углу. Никто не делает даже попытки подсластить им пилюлю». Старая и новая элита могли встретиться лишь у послов или иностранцев, останавливавшихся в Париже. Наполеон советует приближенным быть повнимательнее с русским послом графом Толстым, который не стесняется клеймить имперский режим, находясь в салоне мадам Рекамье или у кого-нибудь из неисправимых критиков, обосновавшихся в предместье Сен-Жермен. Как-то во время охоты Ней затеял с этим послом разговор о международной политике, причём беседа оживилась настолько, что дело едва не дошло до дуэли.^{177} Узнав, что его маршал утверждал, будто Франция просто и прямо намерена отбросить Россию за Днестр, Наполеон высказался очень жёстко: «Он не знает, о чём говорит. Он настолько же посвящен в мои планы, насколько в них посвящен последний армейский барабанщик».

Некоторые из тех, кто получил титулы, и кто раньше писал или выступал против неравенства, считают, что должны отмежеваться от прошлого, по крайней мере им несколько неловко. Ней же не испытывает подобных эмоций, он не скрывает своего торжества. Кажется, что герцог и герцогиня Эльхингенские инстинктивно возвращаются к образу жизни своих отцов, под люстрами и ламбрекенами во дворце, возведённом знаменитыми предками, они ищут подтверждение своего благородства. Их приёмы никак не укрепляют связи со старой аристократией, но утверждают престиж новой власти. В день Святого Наполеона их особняк светится, как яркая звезда в ночном небе. Фасад, украшенный лампионами на две тысячи франков, отражается в водах Сены.^{178} Из окна Тюильри Император, любуясь особняком Нея и дворцом Почётного легиона, доверительно замечает Дюроку: «Именно в таком месте должен жить этот храбрец; рядом с Честью и напротив меня».

Жилище Нея словно приветствует его сосед по улице Лилль — роскошный особняк Богарне с перистилем в египетском духе, турецким будуаром, салоном времён года и другими помпезными украшениями, которые, по слухам, обошлись в астрономическую сумму в полтора миллиона франков. Выставленная напоказ роскошь соседских владений заставляет маршала приняться за реставрацию и обстановку собственного парижского особняка. Правда, его личное участие в этом невелико. Грядущие Испанская, Португальская, Русская и Немецкая кампании на месяцы и годы оторвут его от дома. Не лишённая вкуса и охочая до роскоши супруга маршала сама займётся переделкой. «Я понимаю, что все Ваши советы, связанные с экономным содержанием дома, продиктованы Вашими искренними ко мне чувствами, — пишет она отцу, — но подумайте о моём положении. Поверьте, я не тщеславна, но всё же нам следует жить соответственно нашему рангу в обществе».^{179}