Маршал Сталина. Красный блицкриг «попаданца»

Спустя полтора часа, там же.

— Здравствуйте, товарищ Сталин. — Тухачевский вошел в кабинет, слегка прихрамывая и придерживая подвязанную руку.

— Здравствуйте, товарищ Тухачевский. Присаживайтесь. Как ваше здоровье?

— Уже лучше, спасибо, — кивнул маршал, садясь на указанный ему стул подле стола вождя.

Наступила небольшая пауза. Секунд на двадцать. После которой Сталин произнес, кивая на папку, лежавшую на краю стола:

— Вам, вероятно, это будет интересно.

— Это касается Монголии? — слегка озабоченно переспросил Михаил Николаевич. — Мне говорили, что справились там наши ребята очень хорошо.

— Не только. Ознакомьтесь. Там не так много.

Тухачевский кивнул в знак согласия, взял в руки папку, открыл ее и принялся читать. На его лице не дрогнул ни один мускул. Вообще. Он читал так, словно перед ним был какой-то нейтральный журнал, повествующий о рыбалке на Амуре и том, какие снасти где там применять, когда и для какой рыбы.

Изучение содержимого папки затянулось на полчаса, в течение которых Сталин очень внимательно следил за лицом Тухачевского, сравнивая его с Ягодой, который поплыл уже после первого листа. Закончив, Михаил Николаевич спокойно сложил листы. Закрыл папку. Положил ее на стол и, повернувшись, прямо посмотрел в глаза Сталина и спросил:

— Так Нину, значит, не англичане убили?

От такой реакции маршала Иосиф Виссарионович слегка опешил.

— А вас не волнует содержимое папки?

— Если вы, имея такой увлекательный документ, похожий на сухую выжимку из обширного досье, пригласили меня к себе для беседы, а не передали в разработку НКВД, то не волнует. — Тухачевский сделал небольшую паузу. — Света — это тоже часть плана?

— Нет, — ответил, уже успокоившись, Сталин. — Случайность. Она очень хорошо влияет на Василия, и мне бы хотелось это влияние сохранить. Но ведь она не ваша дочь, верно?

— Отчасти.

— Вот даже как… — снова удивился хозяин. — Может быть, вы мне поведаете о том, кто вы такой?

— Я бы с радостью, но… хм… я и сам этого не знаю.

— То есть как это? Не помните?

— Да нет. Я все прекрасно помню. Но кто я такой — не понимаю.

— То есть?

— Товарищ Сталин, — улыбнулся Михаил Николаевич, — какой сейчас год?

— Одна тысяча девятьсот тридцать девятый, — медленно произнес Иосиф Виссарионович.

— Вот. А умер я в одна тысяча девятьсот девяносто третьем.

— Умерли? — Невозмутимость на лице Вождя откровенно боролась с шоком.

— Именно так. Точнее, я думал, что умираю… почувствовал, как у меня остановилось сердце, да и вообще. Сложно пересказать эти ощущения. Поверьте, они малоприятны.

— Не понимаю… — покачал головой Сталин.

— И я не понимаю. Так как следующим, что я помню, стала квартира в доме на набережной, увиденная этими глазами, — маршал показал пальцами на свое лицо. — Ну а дальше вы знаете. Потеря сознания. Тяжелая и необъяснимая болезнь.

— Бред какой-то.

— Еще какой, — произнес Тухачевский, и они на пару минут замолчали. Сталину нужно было это переварить. Шок. Но, к слову сказать, он нашел хороший способ — взял папку, которую маршал положил на старое место, и стал перечитывать выжимку. Одна тысяча девятьсот девяносто третий год. Это оказалось тем звеном, которое стремительным ураганом стало собирать все элементы мозаики в единое целое. Пусть фантастичное, но целое.

— Кем вы были там? — продолжая листать досье, спросил Сталин.

— Маршалом вооруженных сил. Доживал свои последние дни на даче после развала Союза.

— Что?

— Осенью девяносто первого в СССР произошел государственный переворот, который привел к тому, что в декабре того же года Советский Союз был распущен, а в его осколках установился капитализм и прочие сопутствующие вещи. В девяносто третьем часть товарищей попыталась СССР реставрировать, но они оказались слишком слабыми для подобного. Да и решительности им явно не хватало. В таких делах без силы и напора не обойтись. Требовалось проливать кровь, что для людей, воспитанных на излишне гуманистических ценностях, да еще трусоватых, было просто невозможно. Кишка у них оказалась тонка, отстоять то дело, которое считали правым. И у меня в том числе. Ведь я был на военной службе в момент переворота, но не решился на какие-либо активные действия. Испугался, что начнется гражданская война, будут умирать люди. Крови испугался, которая могла бы лечь на мои руки. Воин… хренов.

— А из-за чего это произошло? Контрреволюция?

— Это очень долгая история, товарищ Сталин. И я, к сожалению, могу осветить ее только как свое мнение, которое далеко от объективности. Да и началось все еще до предстоящей войны, хотя, конечно, это я только тут осознал.

— Думаю, время у нас есть, — с напором произнес Хозяин.