Маршал

– Даже так? – восхищён Тота.

– Да, – говорит дочь. – А мы тоже умеем «Маршал» танцевать. Нас баба-мама каждый вечер учила и такие же вкусные конфеты давала.

– Может, покажете? – попросил отец.

– Нет, уже поздно, – сказала мать.

– Танцевать никогда не поздно, говорила наша баба-мама, – постановила дочка.

– Вот это точно, – поддержал её Тота. – А ну, давайте.

– Погодите, – согласилась Дада. Она отодвинула с середины комнаты маленький столик, стулья. Зажгла ещё одну керосиновую лампу. Поставила перед собой табурет. – Барабанщиком всегда выступала мама, теперь постараюсь её заменить.

Дада неумело начинает бить по табурету. По заученной программе дети стали танцевать.

– Нет, у меня не получается, – сдаётся Дада. – Тотик, вы, пожалуйста, покажите класс.

– Да я тоже век не занимался этим делом. – Он всё-таки поставил перед собой табурет. – Начали с самого начала… Ритм надо соблюдать. Слушаем ритм. Раз, два, три, четыре… Нет!

Тота встаёт.

– Первым выходит мужчина, – руководит он, а теперь уже и сам показывает. – Вот так, а затем так… Понятно? Повторим. – Он садится. Начинает барабанить. Бросает: – Нет. Так не пойдёт… В танце всё должно быть идеально. Особенно звук. Табурет и лезгинка – даже по духу несовместимы. – Он стал оглядываться. – О! – воскликнул он. – Ведь у нас есть испытанный временем чемодан. – Тота полез под нары.

– Это вы его занесли сюда? – удивилась Дада.

– Я… Так, сначала пошли.

Большой чемодан отца Дады, как вполне приличный барабан, задал нужный тон и колорит. Тота и дети вошли в раж.

– Тотик, может, не надо так громко?! – жалобно попросила Дада.

– Надо! Надо! Вот так! Ритм! Быстрее!

Дети подхватили:

– Хорс-тох! Тох-тох-тох – Маршал!

– Ай, молодцы! – воскликнул отец. – Только концовку надо делать вот так. – Вновь Тота вскочил и стал проводить мастер-класс, как будто они в репетиционном зале. – Так! – сел Тота на прежнее место, поправил чемодан. – Вновь с третьей позиции. Концовка – здесь бешеный ритм. Начали!

На всю округу застучал чемодан. На переходах ритма, с хоровым возгласом «Маршал», Тота особенно яростно бил в импровизированный инструмент. Вдруг, словно струна оборвалась, звук удара куда-то провалился. Тота замер. Все замерли.

– Что это? – удивился отец семейства.

– Может, чемодан устал? – предположила дочка.

– А что в нём? – спросил Тота.

– Даже не помню, – пожала плечами Дада.

Тота ловко бросил чемодан на нары, раскрыл. Тишина. Дада догадалась.

– Двойное дно, – прошептала она.

Кто-то, скорее всего зэки, сделали так называемое двойное дно в чемодане. С нескрываемым любопытством и изумлением, понимая, что это жизненно важный клад, Тота и Дада, уже как бывалые зэки, с полувзгляда поняли всё. Детей сразу же уложили спать. Ещё раз проверили засовы на дверях. Толстым одеялом занавесили окно. Перешли на шёпот.

В чемодане были деньги. Советские и даже немецкие марки. Штук десять казначейских облигаций госзайма, на которые обманывали весь советский период советских людей, и два письма: в Карлаг на имя Самбиева Лёмы. Текст короткий: «Всё нормально. Жду. Люблю». Без имени отправителя.

Но самое главное – три фотографии. Самая большая, с рельефными краями, сделана в фотоателье. Дата: март 1968. Алма-Ата. Стоят мужчина в кепке и женщина средних лет. Между ними на стуле – симпатичная девочка.

– Это мой отец, – шепчет Дада. – Я его таким и помню. Значит, это я… А это, получается, моя мать… Её я не помню.

– Зато я, кажется, помню и знаю.

– Что-о-о?! – изумилась Дада.

Тота рассматривает две другие фотографии. На одной группа мужчин, по центру – отец Дады. Другое фото – любительское. Самбиев Лёма в тюремной робе, а рядом та же женщина. Она тоже явно в казенной одежде. На обратной стороне было что-то написано синими чернилами, но со временем всё расплылось, не разобрать. Однако Тота узнал:

– Это мать Амёлы Ибмас, – твердо сказал он.

* * *

Как на зоне приучили, Тота проснулся рано. Керосиновая лампа уже догорает, фильтр мерцает, а Дада все также сидит, плачет и смотрит на фотографии.

– Ты не спала?

– Немного убиралась. – Одежда Тоты почищена, висит аккуратно на стуле, но сейчас Дада спрашивает о своем: – Тота, вы вчера мне дали два телефона по памяти. Вы не ошиблись?

– Дада, я тебе уже десятый раз повторяю. Рабочий телефон Амёлы я точно помню. А вот домашний – не уверен.

Тота стал одеваться, а Дада как бы про себя говорит.

– Наша мама рассказывала, что ей всегда снился сон, как она шла по железнодорожному полотну в пустыне, а впереди её мать. Но она никак не может догнать её, как в воде, тяжело идти… Не поверите, Тота, только вам говорю, а более и некому было. С самого детства меня преследовал один сон, вернее кошмар. В ушах этот истерзанный крик «Дада, Дада!», что я кричала, когда убили отца. Так бывает тяжело… А вот в последние дни я вижу во сне маму. Образ расплывается, но она почему-то плачет и зовёт меня. Я так хотела её увидеть!.. И вот. Мама!.. Тота, скажите, какая она? Елизавета… Ещё раз. Прошу. Поподробнее расскажите о маме.