Маршал

По аккуратно вымощенной дорожке шла колонна: две женщины с автоматами, знакомый капитан и между ними Дада – худая-худая, телогрейка болтается, как на вешалке. Тота никогда бы не узнал её, если бы не шрам, который теперь на её землисто-сером лице стал матово-черным.

Словно видит фильм, Тота прильнул к окну. Он не хотел, чтобы его заметили, будто бы за это и он мог попасть в их реальность. К счастью, колонна исчезла из поля зрения Тоты, но шум шагов неумолимо приближался, скрип иссохших досок крыльца, грубая команда офицера. Только теперь Тота понял, что и эта изба запирается снаружи на несколько замков. Иноземцеву грубо втолкнули, с гулом за ней захлопнулась дверь, а Тота стоял, оцепенев, как будто всё это происходит в кино или во сне. И тут Дада подняла голову:

– Тотик, – прошептала она, отпрянула к входной двери и, тихо заскулив, медленно стала оседать, словно пыталась от всего спрятаться, сжавшись и превратившись в маленький, дрожащий жалкий клубочек.

…В тот же день Болотаев должен был выехать в Москву, у него уже были куплены билеты на вечерний поезд, но случилось иначе. Её внешний вид вместе с затхлой вонью тюрьмы – выбитые зубы, стойкая синюшность вокруг её угрюмых глаз – так удручающе подействовали на Болотаева, что он, как и она, готов был раскиснуть, тем более что в какой-то момент ему показалось, что теперь и он не выберется из этой клетки. А мать? А что он тут делает и кем ему приходится эта Иноземцева?

А она, словно прочитав его мысли, затряслась мелкой-мелкой дрожью и так истошно завыла, что такая же дрожь, как в колючий мороз, прокатилась судорожной волной по телу Болотаева и от этой амплитуды колебания пошёл слабо угасающий импульс, который тоненькой юлой проник в какой-то очень чувственный орган, так что Тота вмиг представил заполярную зимнюю ночь, минус пятьдесят и только Дада пришла на помощь…

Он, как хищник, бросился к ней, рванул вверх, с силой обнял, так что хрустнули её позвонки, и в таком состоянии, не давая ей коснуться пола, глядя в её бездонные глаза, горячо прошептал:

– Дада, мы ещё будем танцевать «Маршал».

Слабая улыбка преобразила её лицо, и она также шепотом, мечтательно спросила:

– Правда, будем?

– Конечно будем, Дада! И прямо сейчас!

Тота уже было зажёгся, да вдруг резко зазвонил телефон.

– Это вы, гражданин Болотаев? – сухой женский голос. – Я начальник бюро пропусков. На вас неправильно оформили анкету посетителя.

– Э-э, что неправильно?

– Вам надо вернуться на КПП.

– Так я уже был там.

– Это исправительно-трудовая колония строгого режима, – ещё выше и жёстче женский голос, словно она не по телефону, а в окно кричит. – Порядок здесь устанавливаем мы. Я сейчас пришлю наряд.

– Э-э, постойте… – от напора Болотаев смутился, с надеждой глянул на Даду, а она известным жестом намекнула – «бабки». – Секундочку, пожалуйста, – сказал Тота в трубку, прикрыл её рукой и шёпотом спросил у Дады: – Сколько предложить?

– А вы сколько дали?

– Я ничего не давал. По большому блату.

– А, – выдала Дада. – Эта старая выдра без мзды никого отсюда не выпускает.

– Сколько? – повысил голос гость.

– Ставка – десять… долларов. Можно и пять.

– Понял, – повеселел Болотаев. – Товарищ начальник, – в трубку говорит он, – предлагаю на выходе – пятьдесят.

– Пятьдесят чего? Деревянных?

– Зелёных.

– Ой! Да вы что?! Иного я от вас и не ожидала. Только для порядка я сейчас подойду.

– Конечно, конечно, – даёт согласие гость, а начальница бюро пропусков говорит:

– Только у меня по анкете всё же пара вопросов… Вы родились в Алма-Ате? Ваш отец – Болотаев Ала, многократно судим, ликвидирован при попытке к бегству.

– О чём вы говорите? – вскипел Болотаев. – К чему это сейчас?

– Да так, – чеканный тон. – Просто судьба вашего отца и отца Иноземцевой одинаковы.

Пауза. Тишина. Только Тота тяжело задышал, словно и его на расстрел привели.

– А откуда вы всё это знаете? – спросил он жёстко.

– Служба такая – Родину защищать!

– Ну, раз так, то я тоже кое-что знаю и скажу, как сын пострадавшего от этой службы… Ранее я погорячился, а ваша ставка – не пятьдесят, а всего пять, но не той родины, которую вы якобы защищаете, а Америки… То есть пять долларов США. Но учитывая, что нас здесь двое, я вновь расщедрюсь и подам вам десять долларов США, в рублях.

– М-да! Дерзите? Думаете советской власти нет?

– Я ничего не думаю, – перебил её Болотаев. – И не намерен более вас выслушивать. Буду общаться только с начальником. Простите. – Он бросил трубку. Глянул с каким-то раздражением на Даду. А та ещё у входа стоит в неопределенности; исподлобья, как бы изучающе, смотрит на Тоту, словно видит впервые.

– Что? – уже без ласки обратился к ней Тота. – Теперь получишь по полной программе?

– Давно получила, – слабо улыбнулась она. – А от вас такого не ожидала. – Она ещё что-то хотела сказать, тут вновь резкие, протяжные звонки.

Оба долго смотрели на взбесившийся аппарат.

– Слушаю! – поднял Тота трубку.

– Бюро пропусков, – уже иной, моложавый женский голос. – Гражданин Болотаев. Вы не заполнили наиважнейший пункт анкеты посетителя.

– Какой?

– Кем вам приходится заключённая Иноземцева?