Маршальский жезл

– Правильно, - одобрили ребята.

По радио объявили об отправлении поезда. В купе все смешалось. Карима обнимали, братьям жали руки.

– Приезжайте, ребяты, в гости, - просил Умаров, - когда хотите, как брата встречать будем!

Умаровы прыгали из вагона уже на ходу, шли за нашими окнами, пока поезд не набрал скорость…

* * *

Промелькнули солнечные станции Узбекистана, черноглазые узбечки с виноградом, дынями, арбузами, персиками. Приближалась Россия. А здесь осень. Посерело небо. Задождило.

И снова я ловлю себя на мысли, что все это как сон. Так же было сыро, такие же лужи дрожали на ветру, когда мы уезжали служить.

И даже на станции грянул маршем оркестр мальчиков из профтехучилища. Будто и мальчики были те же самые, в той же форме, с тем же старанием надували щеки. Только теперь музыка их у меня вызвала улыбку. Мальчики играли очень нестройно. Я уже знал толк в военных маршах.

Мама и папа тревожно искали меня глазами среди одинаково одетых солдат, высыпавших из вагона. Я подошел к ним тихо сбоку и басовито отчеканил:

– Здравия желаю!

Мама всплеснула руками и кинулась мне на грудь. Папа тоже обнял и поцеловал в щеку. Потом он сделал вид, что ему какая-то соринка попала в глаз, и с деловитым видом старался смахнуть ее платком. А мама все держала меня в своих объятиях, боялась выпустить, будто я вот-вот этим же эшелоном уеду в училище.

Вдруг мама опомнилась, с укором посмотрела мне в глаза и тихо шепнула:

– Что же ты с Олей не поздороваешься?

– С Олей? - чуть не крикнул я. - А где она?

– Да вот, сзади стоит.

Я обернулся. Передо мной была Оля. Только не та, с которой мы учились. А совсем другая: рослая, хорошо сложенная девушка, с таким же удивительно красивым, но не броским лицом, как у жены лейтенанта Жигалова. На нее хотелось смотреть, смотреть и смотреть! И только глаза у этой сказочной красавицы были прежние, как у той девочки, с которой мы катались зимой на лыжах.

– Здравствуй, Оля, - почему-то сказал я шепотом и взял ее за руку.

– Здравствуй, Витя, - ответила она так же тихо и опустила глаза.

Я смотрел на нее, и сердце прыгало от радости: Оля здесь! Не провожала, а встречать пришла - это многое значит! Я вдруг вспомнил о запахе табака и улыбнулся: «Если ты куришь или у тебя произошли какие-нибудь другие неприятные перемены - все ерунда! Я теперь сильный, могу с кем угодно и с чем угодно за тебя, Оля, побороться. Я тебя никому не отдам. Главное - ты пришла!»

* * *

Мы шли домой вчетвером. Мама держала меня под руку. А я держал другой рукой горячие Олины пальцы. Папа нес мой чемоданчик.

– Какой тяжелый! - сказал папа. - Не золото ли намыл в каракумских песках?

– Ты, папа, угадал: именно золото.

О книге я решил рассказать дома.

– Когда тебе ехать в училище? - спросила мама.

– Через месяц.

Мама вздохнула.

– Не надо, мама, мы всегда были и будем вместе, где бы я ни находился. Верно ведь?

Она улыбнулась грустно и закивала головой. Сказать «да» побоялась - задрожит голос.

– Как у тебя в институте? - спросил я Олю.

– Перешла на третий… Ты отстал - догоняй!

Я подумал: нет, милая Оля, не отстал! Я прошел такую школу жизни, что она намного превосходит и твои два курса, и всю институтскую программу. По окончании этой школы дают не диплом, а маршальский жезл, тот самый, о котором говорил Шешеня.

Навстречу шли люди. Мужчины посматривали на меня и мою военную форму приветливо и весело. Они будто все были мои старые, хорошие знакомые. Теперь я знал: эти люди в гражданских костюмах не только инженеры, продавцы, парикмахеры или педагоги - все они, кроме того, рядовые, сержанты, офицеры запаса: пулеметчики, танкисты, связисты, моряки или ракетчики - товарищи по оружию.