Маршальский жезл

– У товарища Куцана не раз проявлялось то, что показухой называют! Он только на проверках напоказ старается, а в повседневной учебе лодырь! - зло говорил Волынец. - Только от такого и могла пойти ржавчина круговой поруки. Я тоже виноват, что за себя его оставил на время отпуска. Думал, второй год служит - не подведет.

Неожиданно для себя я тоже выступил. Готов был растерзать Куцана за Степу.

– Не зря тебе, товарищ Куцан, солдаты дали прозвище УЗ - участок заражения. Точно определили! Мы разные заражения знали: химическое, радиационное, бактериологическое. А теперь вот убедились еще: бывает и такая, как от тебя, - болезнь безответственности. И она, как видите, товарищи, очень страшная, эта болезнь, - один человек может на целое подразделение повлиять, разложить его! В бою за такое дело тебя расстреляли бы!

– Вы тоже не ахти какие идейные оказались, раз пошли у него на поводу, - вставил Жигалов.

Выступавшие напомнили Куцану его суждения и о том, что «солдат спит, а служба идет», «теорию» о том, что снежинка кружится, прежде чем на землю лечь, и многое другое, что считали недопустимым для комсомольца.

Предложение по делу Куцана было суровое - исключить из комсомола! И большинство голосовало за эту крайнюю меру.

– Вот это собрание! - сказал в курилке Скибов. - Настоящее! А то для протокола только собираемся.

– А кто тебе мешает каждый раз по-боевому высказываться? - огрызнулся комсорг Очкасов. - Ты и на этом-то собрании молчал.

Собрание закончилось поздно. Укладываясь спать, я думал о том, как неприятно и тяжело будет встречаться с Куцаном. Хоть исключат его из комсомола, жить-то до конца службы все равно придется вместе.

Так, размышляя, незаметно заснул.

Сколько прошло времени, не могу точно сказать. Мне показалось, только закрыл глаза, только погрузился в теплый сон, как вдруг прогремело грозное слово:

– Тревога!

Когда солдат спит, рядом могут стрелять пушки и громыхать танки: пришло время отдыха - и солдат спит спокойно. На зимних квартирах дневальный, когда минует время дежурства, храпит даже во время репетиции ротной самодеятельности.

Но команду «Тревога!» солдатское ухо никогда не пропустит. Этот сигнал может быть подан даже вполголоса - его услышат.

Мгновенно все в казарме пришло в движение. Ни криков, ни суеты. Только короткие, приглушенные команды. Шелест безмолвно бегающих людей. Все делается быстро. Каждый знает, что ему положено грузить в машины, что взять с собой, где занять место на случай боя.

После сигнала тревоги повседневные дела, заботы и неурядицы отходят на задний план. В нашем отделении сейчас действовали дружно все: пропесоченный на собрании Куцан и те, кто критиковал его беспощадно. Настала минута опасности - обиды в сторону! К бою готовы и правые, и виновный. Свои внутренние дела мы завершим потом.

Погода в эту ночь была отвратительная: налетел северный циклон с Каспия, лил холодный дождь, весна отступила.

Навешав на себя все, что входит в снаряжение, мы сели в бронетранспортер, накинули плащ-палатки. Мокрые, ждали, когда поставят боевую задачу. Вот так, наверное, и война начинается. И в сорок первом так же было.

Наконец вернулись от командира роты офицеры. Приказано совершить марш и выйти в район учебного центра.

Дождь при сильном ветре, да еще ночью, - это не вода и не снег, а какой-то жидкий лед. Когда он попадает за воротник, сразу не поймешь, что потекло между лопатками - холодная вода или кипяток.

Машины ринулись без света в сплошную черноту ночи. Они долго надрывно рычали, раскачиваясь из стороны в сторону, как на волнах. Грязь хлюпала и плескалась под колесами. Когда рассвело, вокруг в синеватом сумраке выступили, как на плохой фотографии, серые плотные барханы. Только дорога на всем видимом пространстве была черной. Словно протащили огромную мясорубку, она перемолола дорогу и выплюнула длинную черную ленту грязи. Просто удивительно: кругом пески, а на дороге грязь, будто ее специально сюда понавозили.

Прибыли на учебный центр, намокшие, в тяжелых шинелях. Принялись ставить палатки. Палатки тоже мокрые.

Дождь лил и на другой день. Казалось, ему не будет конца. Солдаты и офицеры ходили злые, нахохлившиеся. Только Шешеня бодрился, пошучивал. Вот должность у человека! Ему так же, как и всем, холодно и неприятна под этим чертовым дождем, но замполит есть замполит: его забота - поддержать у людей нормальное рабочее состояние.

Занятия не прерываются. Учеба есть учеба. Расписание, как производственный план на заводе, должно выполняться независимо от того, идет дождь, снег или падают с неба камни. И оно выполняется. Особенно когда командуют такие волевые офицеры, как Узлов, Шешеня, Жигалов.

На вторую ночь после тревоги мы укладывались спать в своей палатке. Было темно и мокро. Мне показалось, что не только одежда, но и все тело до костей пропиталось знобкой сыростью. Я втиснулся на свое место между Куцаном и Соболевским. Кузнецов еще в санчасти. Тревога нас застала без него. Проклиная все на свете, я старался побыстрее заснуть.