Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Массена коброй бросился на него. Прижав русских к озеру, он выслал Ожеро отрезать им дорогу к бегству. Русский генерал знал, что оказался в ловушке. Бросив все пушки и припасы и потеряв 8 тысяч военнопленными, Корсаков прорвал боевые линии Удино и обратился в бегство. Таким образом, какой-либо контакт между русскими генералами теперь был исключен. В тот же день, когда Массена и Удино разбили Корсакова, Сульт совершил молниеносное нападение на австрийскую армию. В спешке австрийцы побросали все, что могли. Они были озабочены лишь тем, как выбраться из Швейцарии на территорию своей страны. Итак, от страшного трезубца осталась только армия Суворова, стремившегося к Сен-Готарду. Победоносные французские войска, организовав, выражаясь современным языком, настоящий джихад, устроили Суворову трепку, которую он должен был помнить всю жизнь. Ему повезло — он прошел через дикие горы Граубюндена с потрепанными остатками своей армии, и царь, его повелитель, был настолько расстроен всеми этими событиями, что тотчас же вышел из коалиции.

В Париж помчались конные курьеры с известием о спасении Франции, однако их прибытие не вызвало того ликования, которое должно было произвести. Этому были свои причины. С юга прискакал еще один штабной офицер с новостями столь же чрезвычайной важности. Наполеон высадился во Фрежюсе и направлялся в столицу.

Глава 5 Безопасность для всех!

Не нужно было быть большим политиком, чтобы понять, что в течение короткого периода времени между возвращением Наполеона на улицу Шантерен (переименованную в улицу Победы в честь его итальянских триумфов) и захватом им власти в результате переворота, вошедшего в историю как брюмер, в Париже происходило нечто очень важное и таинственное.

На каждого, живущего в этом квартале Парижа, должен был производить впечатление постоянный поток именитых визитеров, входивших и выходивших из дома, который когда-то занимал великий актер Тальма и куда Жозефина привезла своего супруга после их свадьбы пять лет тому назад. Тот, кто стаивал на углу Рю де ла Виктуар в ноябре 1799 года и следил за каретами и всадниками, подъезжавшими и отъезжавшими от этого дома, имел возможность увидеть почти всех политических деятелей, которым было суждено творить историю Первой империи. Ее история началась тогда, когда молодой Бонапарт артиллерийским огнем выгнал англичан из Тулона. Ей предстоит завершиться через двадцать лет, когда последняя армия императора в беспорядке побежит по дороге, ведущей от Ватерлоо к Шарлеруа. Да, они были здесь все, беседующие друг с другом, отчаянно жестикулирующие, обхаживающие и обхаживаемые, протестующие, обращающие и обращаемые в новую веру. Это был скорее не заговор, а что-то вроде распродажи, на которой главным продавцом был сам Наполеон. А что же он продавал? Не что, а кого — себя. На роль будущего хозяина Франции!

Итак, они входили и выходили, проводя часть дня с очаровательной, прелестной Жозефиной или ее невесткой Жюли, дочерью мыловара, приданое которой еще недавно спасло клан Бонапарта от нищеты. Многие из них оставались выпить бокал вина и объявить себя сторонниками Бонапарта, но находились и такие, кто уходил, размышляя о том, насколько мудро было бы поддержать человека, который только что оставил свою армию и прибежал домой подобно испуганному огнем новобранцу.

Конечно, там были и такие, которых не нужно было убеждать, что Наполеон — именно тот человек, который должен управлять Францией. К числу новообращенных относились Жан Ланн, все еще ковыляющий на костылях из-за раны в бедре, полученной им под Абукиром, и его соперник Мюрат, рана которого уже была залечена и который, находясь уже в лучшей форме, носился по Парижу во главе гремящих шпорами и саблями отрядов гусар и драгун. Здесь был и артиллерист Мармон, самый старший по стажу друг Наполеона, который уже давно решил следовать за ним до конца (или почти до конца), а также и незаменимый Бертье, планирующий заговор с такой же педантичностью, с какой бы он планировал сражение, — с аккуратно разложенными стопками документов и своей никогда не ошибающейся памятью на имена и предполагаемое местонахождение любых потенциальных приверженцев. По поводу лояльности этих людей или менее известных генералов вроде Макдональда и пожилого педантичного Серюрье, не очень любившего шум и суету революций, никогда никаких сомнений быть не могло. На них, а также на подчиненных им офицеров всегда можно было положиться в том отношении, что они всегда были готовы поддержать любого профессионального военного против любого гражданского лица, и в тот кризисный момент, когда заговор оказался на волосок от провала, они полностью доказали свою надежность.