Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Сульт был очень привязан к местам, где он провел свое детство, и у него совсем не было желания быть похороненным рядом с другими маршалами на и без того переполненном парижском кладбище. Он приготовил себе место на местном кладбище, где и был погребен в ноябре 1851 года, оплакиваемый всеми старыми солдатами во Франции и многими за рубежом. Из тех двадцати четырех маршалов, которые ушли в иной мир до него, первым его бы приветствовал Массена. Хотя при жизни эти маршалы и не были самыми лучшими друзьями, но во многих отношениях они были похожи как две капли воды. Во всей французской армии не нашлось бы ни одного человека, который не признал бы любого из них отъявленным грабителем или мастером оборонительной войны. Однако в одном отношении Сульт все-таки превзошел Массена. Ему пришлось радоваться своим испанским приобретениям в течение сорока лет, и за все эти годы он умудрился не только надлежащим образом блюсти свои финансовые интересы, но и приобрести всеобщее восхищение. Ему оставалось только радоваться, что он все-таки не стал пекарем. Действительно, такую карьеру, которую сделал он, на муке было бы построить трудно.

Итак, в живых остался только один маршал — Огюст-Фредерик Мармон, герцог Рагузский, который, кстати, даже сейчас не был приглашен во Францию. Всегда одинокий, всегда в поисках своей утраченной юности, Мармон вернулся в Италию. В его мозгу отбивали ритм барабаны 1796 года. Лица погибших друзей появлялись на фоне полей битв, о которых он написал: «Какое великолепное дело мы свершаем!..»

Здесь, в залитых солнцем долинах у подножия Альп, последний из плеяды замечательных молодых людей, покоривших Европу, вспоминал об эпохе, которая теперь должна была казаться ему столь же далекой, как золотой век. Он припоминал блистательные атаки Мюрата, победный рев Ожеро; он видел фигуры Дезе и Мюирона, падающие под огнем австрийской артиллерии, видел не очень решительного Бертье, склонившегося над картами и передающего приказ главнокомандующего пустить в ход артиллерию. Но самой яркой из этих картин были воспоминания о прогулках с молодым Бонапартом в садах Монтебелло, о хитросплетениях его мечтаний. Ведь именно там два этих артиллериста впервые поняли, что если они сами поверят в себя, то другие и подавно поверят в них, и под ударами их сабель им раскроется блистательное будущее.

Именно эти воспоминания и повлекли Огюста Мармона, старейшего друга Наполеона, в Италию, где последний маршал империи и скончался в возрасте семидесяти восьми лет.

Он пережил самого старшего из своих коллег на один год. Молодого же человека, когда-то предававшегося совместно с ним мечтаниям, он пережил на тридцать один год. Для умирающего в Венеции Мармона воспоминания должны были представляться гораздо более ощутимыми, чем сама жизнь.