Но во Франции снова поднялась волна беспорядков; в Париже в 1830 году разразилась новая революция, и король Карл X, наследник Людовика, был свергнут с престола, уступив место «королю-гражданину» Луи-Филиппу, отпрыску Орлеанской ветви Бурбонов. В Париже из мостовых снова выворачивались булыжники, и после перерыва в сорок один год парижане вновь устремились на баррикады. Помериться с ними силами предстояло Рагузе, или Мармону, как его называли некоторые, — тогдашнему губернатору Парижа, который, как ожидалось, и должен был рассеять толпы и спасти правительство. Однако с тех пор, как кадету-артиллеристу пришлось иметь дело с такого рода ситуацией, прошло очень много лет, и рядом с ним не было ни Наполеона, чтобы запланировать применение пушек, ни Мюрата, чтобы доставить их. Народное движение вымело из Парижа и Карла, и его двор, а затем и самого Мармона. Пост военного министра был предложен новым королем старому Сульту. В том же богатом событиями 1830 году в Иэре скончался Сен-Сир.
Сульт, которому исполнилось шестьдесят один год, не без удовольствия снова ощутил себя в центре внимания. Он, видимо, не переставал поздравлять себя на протяжении всего своего пути в столицу, поскольку скрижали судьбы наконец перевернулись и теперь уже не он, а Мармон спасался в наемной карете.
Для человека, не позволившего утвердиться на престоле династии Наполеона и проголосовавшего за казнь маршала, своего собрата по оружию, началось напоминающее Орестею странствие по Европе, которое будет длиться всю его оставшуюся жизнь. Он уже никогда не вернется во Францию, страну, где его ненавидит каждый. С этого времени он начал плавать в волнах воспоминаний о своей юности, пребывая в своего рода ностальгическом трансе. Мало кто из людей мог бы вынести столь одинокую старость. Он посетил и Лондон, и Вену, и Рим, и Венецию и не нашел душевного покоя нигде. В Вене, в первый день года, последовавшего за годом его бегства из Франции, ему было сделано польстившее ему предложение. Габсбурги убедили его «просветить» двадцатилетнего герцога Рейхштадтского, бывшего римского короля, в честь рождения которого, наследника Наполеона, в 1811 году был дан салют в сто артиллерийских залпов.
Согласно полученным им инструкциям, Мармон должен был разъяснить молодому человеку, какой нехорошей, безнравственной особой был его отец и каким отвратительным образом он перевернул весь мир вверх дном. С тех пор как мать привезла его в Вену после первого отречения Наполеона, юноша жил при дворе своего деда фактически на положении пленника. Он был мрачноватым и умным ребенком и вырос задумчивым, погруженным в себя юношей.
Первая встреча между единственным законным сыном Наполеона и его старейшим другом закончилась для Габсбургов разочарованием. «Он подозрителен, но станет дружелюбнее», — оптимистично предрекал Мармон. Маршал упорно добивался своего, и в течение трех месяцев между ними произошло немало встреч. Мармон подробно описывал все наполеоновские кампании, а юноша терпеливо слушал. Наверно, он должен был находить странным, что его наставляет человек, лишивший его каких-либо шансов стать императором Франции. Однако со временем очарование Мармона взяло верх, и герцог Рейхштадтский даже пожаловал ему свой портрет.
По окончании уроков Мармон упаковал свои вещи и оставил двор, отправившись в Италию, где он посетил поля бывших сражений. С тех пор, как Мармон, исполненный юношеского энтузиазма по отношению к Наполеону, записал: «Какие перспективы он открывает всем нам!» — прошло почти сорок лет. Он посетил Лоди, Кастильоне и Арколу, где молодой генерал Бонапарт возглавил атаку через знаменитый мост. Он постоянно находил места лагерных стоянок и все время вспоминал свою ушедшую юность. Ему очень нравилось вспоминать свое боевое прошлое. За несколько лет до своего путешествия в Италию он совершил свою первую поездку в Россию, чтобы поприсутствовать на коронации нового царя. Тогда же он съездил осмотреть Бородинское поле. Он обнаружил там то место, где Ней и Мюрат с такими ужасными потерями штурмовали Шевардинский редут, а также ту высотку, на которой Бессьер посоветовал Наполеону не рисковать своими последними резервами.
В этом же году Монси, достигший почти восьмидесяти лет, снова стал заниматься общественной деятельностью, сменив Журдана на посту управляющего Домом инвалидов. Журдан, скончавшийся в возрасте семидесяти трех лет, представлял собой одно из последних звеньев, соединявших оставшихся в живых маршалов с традициями непобедимых якобинских армий 1793–1794 годов. Журдан, впрочем, мог бы припомнить и более ранние сражения, проходившие в лесах и по берегам рек за три тысячи миль от берегов Франции, в далекой Америке, куда он вместе с майором Бертье уезжал помогать тамошним колонистам громить красномундирников короля Георга. Так или иначе, он счастливо прошел через все бури, и можно только гадать, не сожалел ли он в своем возрасте о том, что бросил профессию бродячего торговца.