Маршалы Наполеона. Исторические портреты

Среди имен тех ста девяти пэров, которые голосовали за смерть Нея, особенно выделяются два: имена генералов Дюпона и Мезона. Дюпон сдал свою армию, окруженную испанцами в 1808 году, и по своей некомпетентности и трусости позволил войне запылать на всем Пиренейском полуострове. Мезон же был одним из тех немногих, кто через снега прошел с арьергардом от Смоленска до Ковно, и во время этого отступления Мишель Ней по меньшей мере один раз спас ему жизнь.

Подсудимый был отправлен назад в Люксембургскую тюрьму, где его посетили преданная жена и четверо детей. Аглая, совершенно измученная обиванием порогов в высоких инстанциях в надежде на отмену смертного приговора, даже теперь все еще не потеряла этой надежды. Ней же знал, что надежды — нет, и вел себя спокойно и раскованно, словно его только сейчас подняли от бивачного костра в России и сообщили, что пора выступать.

Утром 7 декабря его отвели под мелким дождем к месту расстрела в Люксембургском саду, близ обсерватории, туда, где теперь на перекрестке Карре-фур де л’Обсерватуар возвышается его статуя. Маршала ожидали двенадцать ветеранов, которыми командовал капитан-пьемонтец. Капитан показал осужденному, где он должен встать. Ней направился туда, повернулся и снял шляпу. Прозвучала команда, и один из солдат тщательно прицелился в верхнюю часть стены, но зато свою цель нашли пули одиннадцати других, и маршал упал мертвым. Его тело перенесли в Hospice de la Maternite[39]. Туда заходили любопытные; среди них была и группа англичан. Какой-то наблюдавший за ними француз холодно заметил: «При Ватерлоо вы бы не смотрели на него так спокойно!»

Глава 21 Путь в Валгаллу

К этому времени из двадцати шести паладинов Наполеона семерых уже не было в живых, и все семеро погибли насильственной смертью. Ланн и Бессьер, ученик красильщика и цирюльник, погибли на поле боя, как и сын князя Понятовский. Бертье выпал или бросился из окна с какого-то высокого этажа, а Брюн пал жертвой самосуда толпы. Мюрат и Ней были расстреляны. Теперь, после того как маршалы получили столько ранений и провели полжизни на войне и в лишениях, к кое-кому из их компании начали подбираться болезни, поскольку все они были физически истощены, а некоторые еще и далеко не молоды. У каждого из маршалов были раны, и зимой с ее морозами и дождями эти раны, полученные под Риволи и у пирамид, начинали ныть и болеть, а ревматизм, накапливавшийся в их костях за годы походов, подтачивал последние силы. Войны ушли в прошлое, действительно ушли. Лишь через половину столетия Европа увидит передвижение таких же гигантских армий, которые она видела за истекшие двадцать лет. Конечно, происходило немало локальных войн, но они, в сущности, были заурядным явлением, и солдаты, участвовавшие в молниеносном нападении на Ульм или долгом походе на Москву, едва ли могли считать их настоящими войнами. Остававшиеся в живых девятнадцать маршалов стремились порадоваться столь тяжело доставшимся им покою и тишине. Теперь, когда старые товарищи собирались поболтать или выпить по стакану вина, их войны разыгрывались на бумаге или в беседах у камина.

Виктор, Удино, Мармон и Макдональд находились у Бурбонов в фаворе. Даву они по-прежнему ненавидели, отчего, впрочем, ему не становилось ни жарко, ни холодно. Сен-Сир, получивший должность военного министра, не принял благородное предложение Даву отменить суд над группой занесенных в проскрипционные списки офицеров. Зато Макдональд предупредил этих людей и дал им достаточное время, чтобы найти себе убежище до тех пор, пока не поостынут страсти. Виктор же следовал иным курсом. Он вылавливал и передавал в руки полиции любого бонапартиста, до которого только мог дотянуться. Сен-Сир продолжал гнуть свою линию индивидуалиста. Если он с кем-либо не соглашался, будь то роялист или сторонник Наполеона, он объявлял об этом резко, ледяным тоном и закрывал за ним дверь.

Ровно через год после катастрофы при Ватерлоо маршалы потеряли одного из своих товарищей, первым ушедшего из жизни естественным путем. Ожеро, кондотьер и герой столь многих приключений, спокойно умер в своей постели в возрасте пятидесяти девяти лет. Учитывая его богатый послужной список, можно сказать, что это — более чем солидный возраст. Он уж забыл считать, сколько раз бывал на волосок от смерти. Маршал участвовал в большем количестве сражений, чем любой из них, сражений, которые происходили еще до революции, когда ему, «солдату удачи», русское правительство платило за то, что он убивал турок. Он умер богатым человеком, в собственном замке, и, подобно большинству маршалов, был похоронен на знаменитом кладбище Пер-Лашез, где в безымянной могиле уже покоился Ней.