Маршалы Наполеона

«После битвы при Эйлау военные операции приостановились совершенно: один Данциг был осажден французами, причем Беннигсен не делал никаких попыток освободить крепость. Она капитулировала 23 мая… Падение Данцига побудило Беннигсена предпринять нелепейшее движение против врага, увеличившего за это время свои силы до 200 000 человек, в то время как русско-прусские войска со всеми своими подкреплениями едва достигали 120 000 человек»^{484}. Тем не менее, совершенно внезапное для французов наступление русской армии первоначально развивалось успешно. «Движение 24 мая, — вспоминал А. П. Ермолов, — столь хорошо было соображено, что корпус маршала Нея весь должен был достаться в наши руки». В развернувшемся вскоре сражении близ Гутштадта корпус Нея потерпел поражение и отступил «в ужаснейшем беспорядке». «Казакам достались обозы и между ними экипаж маршала Нея, его серебряный сервиз и другие вещи. Найдены серьги и браслеты, и трудно было бы понять, — иронически замечает Ермолов, — какое употребление делал из них господин маршал, если бы не истолковали вырезанные на серебре гербы разных польских фамилий и беспристрастие его к самым верным слугам Наполеона. Пруссия не успела еще умножить сих сокровищ!»^{485}

Вспоминая этот эпизод кампании 1807 г., мамлюк императора Рустам писал: «Но вот однажды явился адъютант маршала Нея и сообщил, что русские с сорокатысячной армией напали на наши позиции. Наши, правда, не потеряли ни одного солдата или пушки, но отступили на пятнадцать миль. Всего за два дня Бонапарт подготовил армию к наступлению и поспешил на передовые позиции, чтобы, как всегда, лично руководить боем. Он вошел в штаб маршала Нея, хотя было уже одиннадцать ночи, и смеясь спросил:

— Почтеннейший господин маршал, как это вы позволили русским разгромить нас?

Ней приложил руку к груди:

— Клянусь честью, сир, это не моя вина! Они напали совершенно неожиданно и у меня было несравнимо меньше солдат.

От моего взора не укрылось, — продолжает Рустам, — что по лицу маршала текут слезы, его, конечно, мучила совесть, что он отдал приказ об отступлении. Но за ужином Наполеон успокоил его:

— Ничего ужасного не произошло, мы все наверстаем»^{486}.

Великая армия и в самом деле «все наверстала» три недели спустя, наголову разгромив русскую армию в битве под Фридландом (14 июня 1807 г.). Подлинными героями сражения были маршалы Ней и Ланн, командовавшие пехотой, и генералы Виктор и Груши, возглавившие кавалерийские части^{487}. Особую славу в бою стяжал Ней, лично водивший своих гренадер в атаку. В один из моментов сражения, когда молодые солдаты, не выдержав града обрушившихся на них вражеских пуль, пригнули головы, Ней, подъехав к ним верхом на коне, ободряюще крикнул: «Товарищи! Враг палит в воздух; я вот выше, чем самый высокий из ваших киверов, но пули не причинили мне никакого вреда»^{488}.

Наполеон в сражении при Фридланде

«…Наполеон почувствовал, — вспоминал Рустам, — что противник оказывает серьезное сопротивление, велел укрепить опорные пункты, а маршалу Нею — атаковать дивизией мост, находившийся в другом конце города. Обе дивизии должны были усилить нападение с правого фланга. Маршал Ней поклонился Бонапарту:

— Слушаюсь, сир, мы тотчас выполним приказ вашего величества. Постараемся не разочаровать вас.

Верхом на коне Ней повел свою дивизию через весь город и, очень быстро дойдя до моста, приказал сжечь его. Армия русских оказалась расколотой на две части, и маршал Ней почти полностью разгромил правый фланг. Когда конная дивизия подходила к мосту, две другие штурмовали остальные позиции противника. Враг пытался отступить по мосту, но он уже горел. Тогда русские решили перейти реку вплавь. Три четверти войска утонуло, и большая часть пушек и боеприпасов стала нашим трофеем. Это была полная победа. Наполеон вызвал Нея, поцеловал и сказал:

— Все было отлично, господин маршал, я очень доволен вами. Сражение выиграли вы.

Ней ответил:

— Сир, мы французы и всегда должны побеждать»^{489}.

Лестная оценка, данная императором действиям Нея 8 февраля, прямо на поле боя, нашла свое подтверждение в официальном бюллетене Великой армии, где говорилось о том, что даже среди всех прочих прекрасных армейских корпусов корпус Нея является образцовым. «Вы не можете себе вообразить блистательную храбрость Нея, — писал домой маршал Бертье, — с которой сравнима лишь отвага времен рыцарства. Именно ему (Нею) мы обязаны успехом этого памятного дня»^{490}.

Бертье