Маршалы Сталина

Когда на совещании у Сталина решали, кто из командиров смог бы переломить неудачный до того ход боев с японцами, с подачи командующего войсками Белорусского военного округа Тимошенко всплыла фамилия Жукова. Сталину она была знакома, но вот в какой связи — он не помнил. Ворошилов подсказал: «Это тот самый Жуков, который в 37-м прислал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекают к партийной ответственности». «Ну, и чем дело кончилось?» — «Ничем, — ответил нарком. — Выяснилось, что для привлечения к партийной ответственности оснований не было».

Это, несомненно, подавало кандидатуру Жукова в выгодном свете. Когда же ее поддержал секретарь компартии Белоруссии П. К. Пономаренко, все сомнения у Сталина отпали.

Как известно, на Халхин-Голе Красная Армия одержала впечатляющую победу, надолго охладившую воинственный пыл японцев. «Я поехал туда с радостью, — рассказывал полководец, беседуя с писателем Симоновым. — А после завершения операции испытал большое удовлетворение. Не только потому, что была удачно проведена операция, которую я до сих пор люблю, но и потому, что я своими действиями там как бы оправдался, как бы отбросил от себя все те наветы и обвинения, которые скапливались против меня в предыдущие годы[15]

… То, в чем меня раньше пытались обвинить, стало наглядной неправдой».

Как видим, неудачей закончилась и попытка расправиться с полководцем сразу после войны. Недруги, однако, со своими планами не расставались. Через непродолжительное время Жуков, продолжавший оставаться членом ЦК ВКП(б), был приглашен в Москву на пленум. Что произошло дальше, рассказывает он сам: «…Пленум приступил к обсуждению персональных дел отдельных членов ЦК. Семь человек, выведенных из состава ЦК, один за другим покинули зал заседаний. И тут я услышал свою фамилию. Каких-то новых фактов, доказывающих мою вину, не было приведено. Поэтому, когда мне было предложено выступить, я отказался от слова. Оправдываться мне было не в чем. Состоялось голосование, и меня вывели из состава ЦК.

Как только руки голосовавших опустились, я поднялся со своего места и строевым шагом вышел из зала…».

Раньше благоговейную тишину этого зала нарушали лишь неисчислимые здравицы в честь вождя да площадная брань в адрес «оппортунистов всех мастей», а тут — печатный шаг старого солдата, сознающего свою правоту. Словно вызов послушно-агрессивному большинству. Как знать, согнул бы маршал перед диктатором всегда прямую спину, покаялся бы в несуществующих грехах — может, беду и пронесло бы стороной. Но Жуков был из другой породы. И потому не сетовал на судьбу, логично ожидая новых неприятностей.

Начиная с 1946 г., были арестованы многие его сослуживцы. В 1948 г. волна арестов возобновилась, захватив бывших члена военного совета 1-го Белорусского фронта К. Ф. Телегина и командира 2-го гвардейского кавалерийского корпуса В. В. Крюкова (каждый из них был осужден на 25 лет заключения). Из старых соратников Жукова выбивали показания все по тому же вопросу — заговорщической деятельности.

…Еще и сегодня можно услышать, что в нашей стране лишь до войны имели место репрессии, а вот после нее — ни-ни, царила социалистическая законность. Строки из письма Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Крюкова, направленного уже после смерти Сталина в ЦК партии, — здесь лучший довод против. «После соответствующей обработки в тюрьме я был вызван к зам. н[ачальни]ка следственной части полковнику Лихачеву, который сразу мне заявил: «Помни, что ты теперь уже не генерал, а арестант, и разговоры с тобой будут коротки. Если ты вздумаешь запираться в своих показаниях, будем бить тебя, как Сидорову козу»… «Но позвольте, — я ему говорю, — я же только пока что подследственный и никем пока что не разжалован». «Иди сюда, — и Лихачев подводит меня к окну, из которого видна улица. — Вон видишь там народ, вон где подследственные, а ты уже осужден, от нас на свободу возврата нет, дорога одна только в исправительные лагеря».

Крюкову задавались одни и те же вопросы: «Бывал на банкетах у Жукова и Буденного и др.?» — «Да, бывал». — «Какие вопросы решались там?» — «О каких вопросах вы говорите? Были банкеты, как и каждый банкет: пили, ели, веселились, вот и все». — «Врешь, перестань упорствовать, нам все известно». — «Если вам все известно, что же вы от меня хотите? Уличайте меня тогда фактами». «Я буду тебя уличать не фактами, а резиновой палкой. Восхвалял Жукова? Какие тосты говорил за него?» «В чем же заключается мое восхваление Жукова? Я не знаю, где бы это воспрещалось участие на банкетах, причем официальных». — «Все ваши банкеты это только фикция одна, это не что иное, как собрание заговорщиков».