- А здоровье княгинино каково? Не растрясло ли ее? - догадался спросить Нарышкин. Посланница, обрадовавшись простоте вопроса, стала рассказывать все, что знала. Писать же записки и той и другой стороне было опасно - ну как перехватят? Из-за глупой записочки и в ссылку отправить могут...
И никто не обратил внимания на двух гостей, что подозрительно притихли над своей книжицей.
Потом, когда посланница, обремененная новыми поклонами, пожеланиями и ласковыми словами, убежала, игра разладилась. А вскоре Нарышкин принялся откровенно, как кот, зевать.
Два гостя вышли словно бы по нужде - да и пропали.
- Куда Костомаров подевался? - вспомнил, позволяя лакею разуть себя, Салтыков.
- Сыщется! - беззаботно отвечал пьяноватый Нарышкин. - Завтра же всенепременно!
Однако тут он был неправ - оба новоявленных приятеля пропали и из палатки, и из салтыковской жизни навеки.
Они вышли на свежий воздух и, озираясь, отошли подалее от бивака, окружившего на эту ночь почтовую станцию.
- Что я тебе говорил? - напустился высокий на своего неразговорчивого товарища. - Кто был прав?
- Ну, ты. А где же она храм нашла? Мы ведь ехали той же дорогой - не было никакой церкви.
- Была, я видел. Помнишь, когда обоз остановился? Потом еще говорили, что это крестный ход пропускали? А потом мы ее проехали, она чуть выше стояла, на горке.
- И ты помнишь, где это было?
- Найдем! - беззаботно отвечал высокий. - Вот только придется там до утра торчать...
- На паперти? - осведомился скептический его спутник.
- Подайте бедному слепому на третий телевизор!.. - вдруг развеселившись, загнусил высокий.
- Тихо ты! Вот только - кто же это? Вовчик или Лешка?
- Вовчик, - уверенно сказал высокий собеседник. - Во-первых, он знает про пятна в небе. Во-вторых, натура артистическая... Жерар Депардье!.. Лешка бы не догадался сесть на паперти и проповедовать гипотезу о четвертом измерении.
- Вовчик бы как раз не додумался сидеть на одном месте и ждать, пока за ним придут, - возразил скептик. - Он бы уже мотался между Москвой и Питером, как наскипидаренный кот. Это - Лешка. Он знает - если разминулись, нужно встать столбом и ждать. У нас однажды так уже было.
- Хорошенькое "разминулись"...
Седла они оставили у палаток Салтыкова и Нарышкина. Взвалив на плечи седла и невольно закутавшись в вальдтрапы, они пошли к ложбинке, куда пустили пастись на ночь всех распряженных и расседланных коней. Найти в большом табуне своих было бы нелегко - но они и не пытались, а поймали за недоуздки первых попавшихся. Как сумели, оседлали, вывели на дорогу и, отойдя подальше, сели верхом.
Церковь, очевидно, была где-то на полпути между станциями. Отъехав порядочно от бивака, всадники стали изучать местность, выпуская из черного цилиндра длинный белый луч, который прыгал по окрестностям. Занимался этим высокий, скептический же то и дело одергивал его, чтобы не баловался.
Как оказалось, он был прав.
Уже тогда, когда эти двое отправились в ложбинку, за ними пошел человек, которого они, переговариваясь, не заметили. Был он один, двигался бесшумно, а главное - не проронил ни слова. Заговорил он уже потом, вернувшись к распряженным каретам.
- Наши куда-то поперлись на ночь глядя, - сказал этот человек другому, который, возможно, в карете ночевал, но не исключено, что просто прятался. - И такие деловые!
- Думаешь?..
- А все может быть.
- Что же они - две недели тут взад-вперед шастают, а среди ночи вдруг догадались?
- Ну, этого я знать не могу.
- Докладывай по порядку.
- Сидели в палатке у Салтыкова, в карты резались. Потом туда девчонка прибежала и убежала.
- Что говорила?
- Приветы передавала. Салтыков с княгиней - того, ну, девчонка туда-обратно бегает.
- Запись есть?
- Есть.
- Сам ее прослушал?
- Меня лакей спугнул, я за дерево встал, а потом и девчонка ушла. И полчаса спустя - наши оба.
- Дай-ка запись.
Человек в карете надел наушники, подключенные к ящичку, и несколько минут молчал.
- Ты прав, это - кто-то из них. Нашелся, холера. Персты Божьи! Надо же додумался! Кретин!
- Кретин не кретин, а сработало.
- Говоришь, к церкви поехали? Будут его с утра на паперти ждать?
Тот, кто принес запись, развел руками - ничего он не говорил, он ведь и запись-то как следует не прослушал.
- Ну, и мы туда поедем.
Тот, кто в этой операции приказывал, вышел из кареты, и тут стало ясно, почему он этого без лишней надобности не делал. Он был одет не в кафтан до колено, обут не в туфли с пряжками, и даже не накинул на плечи длинный плащ, чтобы скрыть свое полное несоответствие одна тысяча семьсот пятьдесят четвертому году. В этом году мужчины не носили пятнистых комбинезонов, да и высоких шнурованных ботинок тоже.
Подчиненный - тот был в кафтане, пусть и с чужого плеча, и впотьмах вполне мог сойти за здешнего жителя.
- Собери наших.
- Будем брать?
- А на кой они нам нужны? Тут их и оставим. А потом снимем с паперти этого артиста... И тоже тут оставим.
- А если он ящик где-то прикопал?
- Сам расскажет. Ну, действуй.
И подчиненный, зайдя между двух карет, встав так, чтобы обозный мужик, случайно проснувшись, его не заметил, заговорил в микрофон маленькой рации: