Марсиане

— Все же ведь смотрят… — Ольга пожала плечами. — А когда еще смотреть?

Директриса ничего не ответила. Она сидела в кресле за столом, закинув ногу за ногу, и, задумавшись, катала ладошкой по полировке стола обручальное колечко. Была директриса примерно такого же, как и Ольга, возраста, но жизнь у нее сложилась иначе, и вот сейчас она, молодая и красивая, сидела в кресле н, чуть морща чистенький лобик, катала по полировке стола свое колечко, а Ольга стояла перед нею и ждала, когда эта красивая, уверенная в себе женщина начнет ругать ее. Уж скорее бы… Уже столько раз ругали Ольгу и в этом кабинете, и на собраниях, и стыдили ее, и пробовали уговаривать, что она привыкла стоять вот так и, не возражая, покорно слушать все, что ей скажут. Да и что толку говорить, если все равно ничего не меняется в жизни от этих разговоров?

— Ко мне мать твоя заходила… — сказала наконец директриса. — Плакала…

Ольга чуть поморщилась — такое она тоже уже слышала.

— Не кривляйся! — директриса хлопнула ладошкой по столу. — Ты где сегодня всю ночь шлялась?

— Гуляла… — Ольга пожала плечами. — А что?

— Ничего! — от удара колечко слетело со стола, и директриса нагнулась за ним. Кофточка на спине выскользнула из–под юбки, открывая незагорелую молочно–белую кожу.

— Ничего! — надевая колечко на палец и успокаиваясь сразу, повторила она. — Но разврата здесь я не потерплю!

Ольга снова пожала плечами.

Откинувшись на спинку кресла и обхватив руками коленку, директриса, прищурившись, смотрела на нее. Перед нею стояла нерадивая уборщица, и зачем было держать ее, если желающих устроиться на эту работу хватало? Если бы не мать, давно надо было бы выгнать эту распутную девку, но мать работала сестрой–хозяйкой, а это…

— Ладно… — директриса порылась в стопке бумаг и вытащила отпечатанный на машинке листок. — Твоя мать просила, чтобы я отправила тебя учиться. Вот… Поедешь в культпросветучилище?

Ольга пожала плечами.

— Мне все равно… Если надо, поеду.

— Надо! — нахмурившись, сказала директриса. — Надо, милочка! Завтра и отчаливай!

Ольга и сама не думала, что она так привыкла к этим желтым корпусам зданий, к здешним аллеям, засыпанным желтыми иголками. Пока она стояла перед директрисой, то готова была согласиться на все, лишь бы поскорее кончился разговор, но вот вышла на улицу, и томительная грусть вечера, последнего вечера, охватила ее. Уже закончился ужин, на танцплощадке гремела музыка.

Ольга подумала было, что нужно бы собрать вещи, если она решила ехать, но не хотелось уходить от музыки, от нарядной людской суеты.

— Ольга! — услышала она и с готовностью обернулась на зовущий ее голос. Рядом стоял Евгений Александрович — отдыхающий, у которого недели две назад Ольга убирала в номере.

— Пошли к нам! — предложил он.

Ольга оглянулась на ярко освещенную танцплощадку, потом вздохнула и кивнула головой. Ей совсем не хотелось идти с Евгением Александровичем, но больше никто не звал ее…

В номере у Евгения Александровича, за столом, заставленным пустыми бутылками, сидел Павел. Ольга увидела его и сразу обрадовалась. Этот мужичок в кургузеньком пиджачке понравился ей, еще когда они шли с остановки автобуса по лесной тропинке. Что–то очень простое и надежное было в нем… Ольга улыбнулась, вспоминая, как дрожали его руки, когда он обнимал ее вчера ночью, когда так и не решился поцеловать.

— Пей! — сказал Павел и протянул грязный, захватанный пальцами стакан.

Улыбка погасла на Ольгиных губах. Что ж… Так часто бывало уже. что ее радость гасла, не найдя ответа… Бывало… Она взяла стакан. Осторожными глотками выпила вино.

Павел сидел у Евгения Александровича уже давно. Еще на ужине Евгений Александрович вытребовал у него десятку и скоро принес откуда–то дешевого яблочного вина. И, если проспавшись, Павел стыдился своей болтовни о том тайном, что было между ним и Ольгой, жалел, что разболтал, то сейчас, во втором хмелю, стыд этот погас, и ему казалось теперь, что во всем виновата сама Ольга. Было обидно, что Ольга не такая, связью с которой можно хвастаться, эта обида захлестывала его, и в ней пропадали другие мысли.

Когда Евгений Александрович вернулся назад с Ольгой, Павел уже ничего не различал во внезапно но. черневшем и сузившемся мире, ничего, кроме злобы… Во всем, во всем его стыде была виновата только она Ольга.

— Пей еще! — грубо сказал он и плеснул вина в мутный стакан.

— Ничего… — похвалил Евгений Александрович Ольгу, когда она поставила на стол пустой стакан. — Пьешь ничего…

Он налил себе и тоже выпил.

— Ну, что? — спросил он. — Мне пойти погулять, что ли?

Ольга опустила глаза.

Что ж… И это уже было много раз, и она знала, когда шла сюда, что так и будет. Жалко только, что так быстро… Искоса она взглянула на Павла. Тот сидел и сопел.

Пауза длилась неестественно долго.

«Ну! — хотелось закричать Ольге. — Ну, говорите же что–нибудь… Ну!»

— Посидите еще, — попросила Ольга, поворачиваясь к Евгению Александровичу. — Очень хорошо втроем.

Евгений Александрович покосился на недопитую бутылку — и было видно, как трудно ему уходить.