Марсиане

— Да не ори ты! — стесненно оглядываясь по сторонам, проговорил Василий Федорович. — Еще не известно, поеду ли…

— Батя! — еще громче завопил сын. — Так она не обманула? Дай я тебя поцелую, батя!

И он ткнулся мокрыми губами, пахнущими вином, в колючую щеку отца.

Василий Федорович поморщился.

— Ну–ну, — сказал он, отстраняясь. — Ты давай этого… Садись. Ты ненадолго домой–то?

— Поживу… — ответил Виктор. — Посмотрю, что получится у тебя. Наследство, что ли, в Париже получаешь?

— Какое наследство?!

— Ну, не знаю какое… — смутился сын. — Мы со Стеллой обсуждали, так это она такое предположение высказала… Да бог с ней, батя! Так зачем ты в Париж–то собрался?

— Дома расскажу!

— Да что до дому ждать? — удивился Виктор. — Ты, батя, не стесняйся… Все равно здесь все товарищи пассажиры в курсе дела…

Глава шестая

Поздно вечером, когда уже стемнело, Василий Федорович сидел на пристани рядом с шестиклассником Лешкой и разговаривал.

Тускло поблескивала речная вода.

Летучие мыши возникали из белесых сумерек, и можно было бы спутать их с воробьями, но полет мышей был неровным. Что–то мяукающее, шерстистое и летучее — страшновато! — то пропадая, то возникая, кружилось над головами, а потом бесследно растворялось в белесом воздухе.

— Дак что? Опять, что ли, батька пьяный?

— Пьяный… — вздохнул Лешка. — Выдул пузырь одеколона, а потом набор у меня отобрал, когда узнал, что́ я изобретаю. А у вас, дядя Вася, как? Ехать надо?

— Не знаю, Алексей Арсеньевич. Вроде, говорят, надо.

— А вы не ехайте, дядь Вась, если не хочется…

— Нет, Алексей Арсеньевич… Если велят, придется ехать. Вот видишь, как на старости лет название нашего поселка меня подкузьмило.

— А что? — заинтересовался Лешка.

Василий Федорович, посматривая на реку, коротко пересказал ему содержание письма и заметку из энциклопедии.

Уж совсем стемнело, когда Василий Федорович вошел во двор, только из приоткрытой двери хлева падал на землю свет.

Василий Федорович заглянул в хлевушку и увидел, что сын стоит возле коровьей кормушки и разговаривает с Ночкой, называя ее почему–то маманей.

— Это ж лотерея! Пойми ты, маманя! — покачиваясь, говорил он. — Лотерея. А батя счастливый билет вытянул. Теперь надо ловить удачу, маманя! Знаешь, сколько в Париже этого шмотья? Там фирмой в каждом ларьке торгуют! И стоит она гроши.. А электроника? За десятку можно купить вполне приличный дебильник…

Ночка внимательно слушала его, и изо рта у нее свисали поблескивающие в электрическом свете нити слюны.

Глава седьмая

Василий Федорович, конечно, и знать не знал, какие страсти закипели вокруг его поездки.

Баранцев, случайно зацепившись за это дело, уже не выпускал его из своих рук. Хотя непосредственно по работе он и не имел к нему отношения, но вот сумел все так повернуть и устроить, что сделался, как шутили в исполкоме, главным консультантом по Шершакову.

В результате через два дня его вызвал сам Марат Федорович.

И впервые в просторном кабинете Марата Федоровича сказал Баранцев о том, что так заботило его.

Он сказал, что хотя Василий Федорович Шершаков и достойный вне всякого сомнения человек, тем более… — Вячеслав Аркадьевич значительно выдержал паузу, — он бывший партизан…

— Да–да! — пожевав губами, кивнул Марат Федорович. — Я помню. Славный парнишка.

Люди, с которыми познакомился Марат Федорович на войне, больше уже не взрослели для него, как — Марат Федорович и сам не осознавал это — не взрослел и он сам.

Баранцев знал об этом и, выдержав почтительную паузу, продолжал:

— Василий Федорович — достойнейший кандидат. Но ему… Ему будет трудно за рубежом… Он не подготовлен, и одному ему не справиться…

— Одному? — отвлекшись от своих военных видений, Марат Федорович внимательно взглянул на Баранцева.

— Одному! — Баранцев уверенно выдержал взгляд.

— Может быть, может быть… — Марат Федорович побарабанил пальцами по столу. — Одному, без подготовки действительно трудно там… А как вы думаете, — он снова взглянул на Баранцева, — может быть, кому–нибудь, вот вам, например, поехать вместе с ним?.. Потому, что там… — Марат Федорович не стал тыкать пальцем в потолок или закатывать при этом глаза, но и так было понятно: где это там. — Потому, что там к поездке относятся положительно. Говорят, что это и есть народная дипломатия.

— Я не знаю… — скромно сказал Баранцев, опуская глаза. — Не знаю, сумею ли я справиться.

— Сумеете!

И, не вставая из–за стола, он протянул Баранцеву руку.

Баранцев бережно пожал ее и осторожно вышел из кабинета, чтобы не помешать фронтовым воспоминаниям Марата Федоровича.

Об этом разговоре и о предшествующих ему хлопотах Василий Федорович ничего не знал. Своих хлопот, своих забот хватало ему.

Сын в тот вечер так и не попал домой. Заговорился с Ночкой и заснул в коровьей кормушке.

— У, пьяницы! — ругалась утром жена Шершакова, Дарья Степановна. — Всю стайку в хлеву разворотили…

— Ладно уж… — сказал Василий Федорович, выходя на кухню. — Чего разругалась–то? Ну и своротили стайку, дак что? Поправить, что ли, нельзя?

— Поправить?! А разворачивать зачем было?