Марсианин (опыт биографии)

Ноябрь 1907 года. Рига. У Фриделя черная шинель с желтым кантом, фуражка с лакированным козырьком. Но на бравого гвардейца он не похож, скорее на унылого железнодорожника, который ждет поезда, а поезд опаздывает. Впрочем, поезд его не опаздывал — просто двигался медленнее, чем ему хотелось бы.

Учился он хорошо и, безусловно, выделялся среди однокашников знаниями, особенно по математике. Здесь природное дарование подкреплялось и прилежанием в реальном училище, и почти полным курсом, который Цандер прослушал в Данциге. Неизвестно и теперь уже вряд ли будет известно, заметил ли способного ученика доктор Боль, читавший в институте курс математики. Вряд ли заметил, поскольку он вообще ничего не замечал.

Известно, как много всевозможных анекдотов — былей и небылиц — связано с именем выдающегося русского физико-химика, почетного члена Академии наук СССР Ивана Алексеевича Каблукова в связи с его феноменальной рассеянностью и поразительной способностью совершенно отключаться от окружающей его действительности. Не в меньшей степени этими качествами был наделен и рижский профессор Пирс Георгиевич Боль. Он не помнил в лицо ни одного своего студента. Среди лекции вдруг надолго мог задуматься, не обращая никакого внимания на слушателей. Однажды, заглянув в список, вызвал студента к доске. Из разных концов аудитории раздались нестройные голоса:

— Его нет!

— Отсутствует!

— Он болен!

— Зачем кричать! — задумчиво сказал Боль. — Пусть сам скажет…

Злые языки утверждали, что, возвращаясь домой, он всякий раз спрашивал свою экономку, запомнить лицо которой он был не в состоянии:

— Простите, господин Боль здесь живет? — Он боялся перепутать квартиры.

Боль был одинок, чудаковат, но добр, и хотя молодости подчас и свойственна некоторая жестокость к слабым, студенты любили его. И уважали: его труды печатались в Известиях Французской академии! Он был действительно очень одаренным математиком. Изучив так называемые квазипериодические функции, он уже в своей магистерской диссертации заложил основы теории почти-периодических функций — сказал пусть небольшое, но свое слово в науке.

Фриделю нравилась та манера изложения предмета, которая была свойственна Пирсу Георгиевичу. Когда он приводил какое-либо доказательство, он как бы сам в нем сомневался. И эту свою якобы нерешительность он преодолевал лишь за счет интереса аудитории к тому, что он делает. Трудно сказать, использовал ли он некий педагогический прием, или это входило в самую природу его характера, но слушать его было интересно. Интересно, потому что ты наблюдал движение человеческой мысли, а не движение мела по доске. Иногда он говорил совершенно неожиданно: «Но предположим в виде опыта, что все это не так, и попробуем доказать, что это все-таки так…» Через много лет, когда Цандера уже давно не было в живых, старички, бывшие когда-то его товарищами в политехникуме, рассказывали, что у Фриделя даже выработались приемы и манеры, в рассуждениях и математических выводах схожие со стилем Боля.

А в общем это хорошо. Что же зазорного в младые годы брать себе в пример достойного человека? Безусловно благотворное влияние оказал на Цандера и его декан Чарльз Иванович Кларк — инженер старого закала, умница, теплотехник и судостроитель с мировым именем, которому флот российский многим обязан. По характеру и темпераменту это был человек, можно сказать, полярный Болю — энергичный, собранный, общительный. Много читал, выписывал зарубежные журналы, был в курсе всех научных и технических новаций. Учителем был он не только по знаниям, но и по поведению своему, и если бы существовал курс «Честь и достоинство инженера», то и тут был бы он профессором. Известен случай: один студент не успел подготовиться и, когда его вызвали, стал просить перенести экзамен на другой день. Кларк, словно бы не расслышав просьбу (обычно ее удовлетворяли), начал задавать вопросы и ни на один из них не получил удовлетворительного ответа. Наконец, забрав у студента зачетную книжку и тем самым прервав этот тягостный для обоих интеллектуальный поединок, что-то в ней черкнул и вернул. Уже в коридоре студент обнаружил в зачетке пятерку. Юноша, видно, был норовистый, и этакая снисходительная подачка его задела. Он пошел к Кларку объясняться, требовать, чтобы тот незаслуженную пятерку зачеркнул.

— Отметка пусть так остается, — ответил профессор, пряча в усах улыбку. — Экзаменовать вас я больше не буду, так как уверен, что совесть ваша заставит вас изучить этот предмет даже лучше, чем на пятерку…