Марсианин (опыт биографии)

Мечты осуществились довольно быстро: 11 августа 1908 года, когда ему исполнился 21 год, отец вручил Фриделю конверт с деньгами — завещание деда Константина, которое ежегодно выплачивалось внукам в день рождения. Теперь вместе с его репетиторскими гонорарами на трубу должно было хватить! Он помчался к Рихтеру.

Труба была приобретена за солидную по тем временам сумму: 425 рублей. Но что такое деньги?! Прах! А тут — красавица с четырехдюймовым объективом, длинная, чуть не в человеческий рост. Он накинулся на трубу, как голодный набрасывается на пищу. Впрочем, подобное сравнение не совсем уместно, если знать последствия этой покупки. «Когда Фридель получил наконец свою подзорную трубу, для меня это было очень приятно, — вспоминает Маргарета. — Но Фридель стал худеть все больше, и его заставили пить сливки. Отец наконец обнаружил причину худения Фриделя — оказалось, что он пользуется каждой безоблачной ночью, чтобы до утра сидеть перед подзорной трубой. Если бы отец знал, что Фридель часто брал меня ночью из кровати, заворачивал в одеяло и через люк вытаскивал на крышу, где привязывал меня к дымовой трубе, чтобы я не свалилась на землю, то за это мы получили бы строгую нахлобучку. Но я никому не рассказывала и, дрожа от холода и волнения, смотрела в трубу, а Фридель приглушенным голосом рассказывал о пятнах на Луне, о протуберанцах на Солнце, о каналах на Марсе, о кольцах Сатурна и, наконец, о нераскрытых еще тайнах Млечного Пути. Он говорил о безграничном, его зеленые глаза светились, как у фанатика, и я слышала, как он шептал: «Мы должны полететь туда!»

Наряду с 1906 годом, упомянутым в автобиографии, и несмотря на запись от 10 ноября 1907 года, на которой мы подробно останавливались в конце второй главы, существует еще одно автобиографическое признание Фридриха Артуровича, создающее некоторую неразбериху в хронологии первых лет его научного творчества. «В 1908 году, — пишет он, — когда мне был 21 год, завел себе особую тетрадь для расчета мировых кораблей; хотя я еще мало знал, но под влиянием расчетов во мне уже сильно развилась надежда на возможность полетов в мировое пространство». Тетрадь эта называлась «Мировые корабли (космические корабли), которые должны сделать возможным сообщение между звездами. Движение в мировом пространстве». В тетради — и расчеты кораблей, и вопросы астронавигации, и наиболее перспективные траектории полета к Венере и Марсу.

Предоставим историкам космонавтики решать, когда же было произнесено «А!» (наиболее хитрые из них пишут, что Цандер начал свои работы в области космонавтики в 1906–1908 годах, и это сущая правда), но 1908 год — бесспорно, решающий в определении Цандером всего своею жизненного пути. Это уже не веселые рисунки марсиан, плавающих в каналах Скиапарелли, это уже высшая математика, это уже серьезно. В «космической» тетради, в первой же записи от 18 сентября 1908 года, он, как говорят, сразу берет быка за рога: «Интересно рассмотреть вопрос о том, какой потребуется запас энергии, чтобы при современном состоянии техники долететь до других планет (звезд). Наилучшим способом ускорения какого-либо тела является использование силы реакции истечения газа…» И начинает считать. И составляет многоэтажные таблицы. Пусть сегодняшнему ракетчику эта работа покажется юношеской забавой, он и сам признается: «Я еще мало знал». Ведь это, кстати, и была юношеская забава: не курсовая работа, не диплом, а записи для себя. Но для себя в то время, когда никаких расчетов межпланетных кораблей никто не делал, когда прошло всего пять лет со дня выхода классической работы К.Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами», собственно, и определившей все развитие космонавтики в первые годы ее трудного детства. Кстати, Циолковский там специально оговаривается: «Эта моя работа далеко не рассматривает всех сторон дела и совсем не решает его с практической стороны относительно осуществимости, но в далеком будущем уже виднеются сквозь туман перспективы, до такой степени обольстительные и важные, что о них едва ли теперь кто мечтает (подчеркнуто мною. — Я.Г.)».

Редко ошибающийся Циолковский на этот раз ошибался: жил именно «теперь» в Риге такой мечтатель. И хотя перспективы действительно виднелись еще во многом «сквозь туман», назвать их делом «далекого будущего» было нельзя, потому что для Фридриха Цандера они были уже делом его сегодняшнего настоящего. И сколь бы простенькими ни казались эти расчеты нам ныне, нельзя не признать, что и по постановке задачи, и по методологии, и по использованию математического аппарата — это все-таки научная работа, научная и абсолютно новаторская, что удесятеряет цену любой научной работы.