Люди оглянулись. У них за спиной – стены города, наполовину занесенного пылью, песком и древними мхами, стены города, погрязшего во времени по самые высокие шпили, ответили эхом. Черные стены расплывались, как песок под струей воды.
– Каждый из вас знает, что делать! – кричал командир.
– Что делать, что делать, – вторили ему городские стены.
Командир был заметно раздражен. Экипаж не стал снова оборачиваться, но по их затылкам пробежал холодок, и они почувствовали каждый свой вставший дыбом волосок.
– Шестьдесят миллионов миль, – прошептал в конце шеренги капрал Энтони Смит.
– Разговорчики в строю! – закричал командир.
– Шестьдесят миллионов миль, – повторил про себя Энтони Смит, оборачиваясь.
В вышине холодного темного неба сияла Земля – звезда, ни дать ни взять – звезда, далекая, прекрасная, но всего лишь звезда. Ничто в ее очертаниях или свечении не выдавало существования морей, стран, городов.
– А ну, тихо! – гневно заорал командир, сам удивившись своей злости.
Все посмотрели на Смита в конце шеренги.
А он смотрел в небо. Они перехватили его взгляд и узрели Землю, недосягаемо далекую, на расстоянии полугода во времени и в миллионах миллионов миль. Их мысли беспорядочно заметались. Много лет назад человечество на судах и кораблях, аэростатах и самолетах вышло на арктические просторы Земли. Брали храбрейших, как на подбор, энергичных, несгибаемых, чистых душой, притертых друг к другу. Но сколько ни отбирай, кто-то ломался, погружался в арктическую белизну, в долгие ночи, безумие суток, тянувшихся месяцами. Было так одиноко. Одиноко. Стадный человек, оторванный от жизни, от женщин, мнил, будто мозг его размякает. Как все гнусно и тоскливо!
– Шестьдесят миллионов миль! – произнес Энтони Смит уже громче.
А теперь возьмем тридцать человек. Сколотим, выстроим по ранжиру, расфасуем, разложим по полочкам. Впрыснем им противоядие в душу и тело, рафинируем, пропсихоанализируем, зарядим этими крепкими орешками пистолет и – огонь по мишеням! И что получим в конечном счете? Тридцать человек в шеренге, один из которых сначала забормотал себе под нос, потом заговорил громче. Тридцать человек вперились в небеса и видят далекую звезду, зная, что Иллинойс, Айова, Огайо и Калифорния канули в бездну. А ты очутился в каком-то жутком мире, где ветер никогда не перестает, где все умерло, где командир пытается строить из себя добряка. И тут, как будто тебе это раньше не приходило в голову, ты говоришь себе: «Черт возьми, я же на Марсе!»
А Энтони Смит это сказал вслух.
– Я не у себя дома. Я не на Земле. Я на Марсе! Где Земля? Вон она! Видишь, светится чертова булавочная головка? Так это она и есть! Какая глупость! А тут мы что делаем?
Люди напряглись. Командир резко повернулся к психоаналитику Уолтону. Они быстро прошлись вдоль шеренги, пытаясь выглядеть непринужденно.
– Ну что, Смит, какие проблемы?
– Я не хочу здесь находиться. – Смит побледнел. – Боже праведный, ну зачем я сюда прилетел? Это же не Земля.
– Ты же сдавал все экзамены. Ты знал, что тебя ждет.
– Нет, я закрывал на это глаза.
Командир метнул сердитый взгляд на психиатра, как будто доктор был виноват. Последний пожал плечами.
«Каждый может ошибаться», – хотел было он сказать, но сдержался.
Молодой капрал готов был расплакаться.
Психиатр мгновенно сориентировался.
– Все за работу! Развести костер! Ставить палатки! Не терять времени!
Люди расходились и роптали. Они уходили нехотя, оглядываясь назад.
– Вот чего я опасался, – сказал психиатр. – Этого! Космические путешествия, черт бы их побрал, штука новая,
Он взял в оборот молодого капрала.
– Так вот. Все в порядке. Вам лучше приниматься за свою работу, капрал. Займите себя чем-нибудь, да поскорее.
Капрал закрыл лицо руками:
– Это жуткое ощущение – знать, что ты так далеко от всего. И вся планета мертва. Никого, кроме нас.
Ему поручили разгружать коробки с замороженным провиантом.
Психиатр и командир стояли невдалеке на песчаной дюне, наблюдая за работой людей.
– Конечно, он прав, – сказал психиатр. – Мне тут тоже не нравится. Это опустошает, совершенно подавляет. Здесь одиноко. Все до чертиков мертво и далеко. Еще этот ветер. Опустевшие города. Мне паршиво.
– Я и сам не в своей тарелке, – сказал командир. – Что вы думаете насчет Смита? Выдержит или загнется?
– Я присмотрю за ним. Ему сейчас нужны друзья. Если он загнется, то, боюсь, потянет со собой остальных. Мы все связаны одной веревкой, даже если она незримая. Я только уповаю на то, что вторая ракета прорвется. Увидимся позже.
Психиатр удалился; ракета стояла в ночи на морском дне посреди Марса, и тут, без предупреждения, выскочили две белые марсианские луны, словно кошмарные воспоминания, и понеслись по небу, вдогонку друг за другом. Командир стоял, глядя в небеса, где сияла Земля.