Чёрный, удушливый дым стлался над тротуаром, из окон через дорогу било пламя, наискосок что-то грохотало и елозило. Оттуда ударила волна жара. Но самое удивительное заключалось в том, что у полковника оказался вчистую разбитым стекло шлема, а лицо – порезано осколками. Вначале он не заметил этого – даже приложившись к фляжке и, только закашлявшись, обратил внимание, что дышит не через РС, а грязным воздухом пещеры. Как и когда с ним это произошло, он так и не понял. Времени удивляться не было. То, что елозило невдалеке, урча, выбралось из-за дыма на перекрёсток, превратилось в странный танк с короткой, толстой пушкой, похожей на хобот. Эта пушка, как хобот у слона, изгибалась и поворачивалась во всем стороны. А стреляла она белесыми шарами, и они с тихим жужжанием, расширяясь в полете, ударяли в здание, прилипали к стенам и горели ровным мерцающим светом. Камень плавился и стекал, как стекает расплавленный шоколад. Вот это да, удивился полковник и привычно стал делать обходной маневр. Однако ещё один такой же танк показался сзади и принялся сжигать дом, выходящий углом на площадь. За танком мелькнули странные люди с оружием в руках. Над ними пронеслось удивительный самолет, похожий на огромную стрекозу.
Бастрыкин быстро сообразил, что делать. Рыбкой нырнул в окно первого этажа и, не разбирая дороги, побежал вглубь помещения, путаясь в грудах слежавшегося мусора, ежесекундно ожидая выстрела в спину. Он радовался, что не забыл прежних навыков и что тело слушается его по-прежнему. Мешал только живот. Но это, рассуждал полковник, дело поправимое. Побегаю, попрыгаю, и рассосётся.
Он уже ощущал себя, как в горах Дагестана и Чечни – ловким и сильным, вдруг сквозь треск и грохот различил голоса:
– Ты только поджигай в последний момент, а то не успеешь… – бубнил кто-то так буднично, словно разговор шёл о спичках.
– Хорошо, батя, хорошо… привяжи мне на спине покрепче, а то болтается. А я скину через голову…
Сжимая, как казалось ему, бесполезный пистолет, Бастрыкин на цыпочках подобрался к дверному проёму и выглянул. Беседовали двое странных типа: приземистые, остроухие с серой, как у мышей кожей. У полковника мороз пробежал по коже: точно таких существ он когда-то видел в детской книжке, когда читал дочери сказки. Гномы, подумал он. Нет, гоблины. Точно, гоблины! И лица у них такие же зверские, а у старшего – бульдожий прикус. Сам не замечая, что делает, полковник перекрестился и снова выглянул. Но гоблины никуда не делись. Мало того, тот, что помоложе, на котором висели две канистры – спереди и сзади, посмотрел на танк, который плавил здание наискосок, неуклюже вылез наружу через оконный проём и был таков. Оставшийся в здании гоблин, пригнувшись, следил за ним. Бастрыкин, как завороженный, сделал шаг и тоже стал смотреть во все глаза на смертника.
Гоблин бежал поперек улицы. Его заметили. Мимо, как косой снег, мелькали голубоватые «спины». И хотя Бастрыкин никогда не видел их воочию, он сразу понял, что это лазер: дымок от «спинов» то там, то здесь – словно ниоткуда – возникал под ногами гоблина.
Молодой гоблин всё бежал и бежал. Ему везло. Дым маскирует, сообразил Бастрыкин.
– Ну давай! – сам не замечая того, заорал он. – Ну давай же! Давай!
Они орали со старым гоблиным в унисон:
– Давай! Давай! Давай, сынок!
Казалось, время тянется, как резина. В тот момент, когда молодой гоблин оказался рядом с танком, его подстрелили. Он как будто споткнулся на бегу – на одно единственное мгновение. Сделал падающее движением и, уцепившись за гусеницы, подтянулся на руках. Танк словно ощутил прикосновение. Он хищно изогнул хобот и плюнул белесым шаром. Шар, жужжа, как швейная машинка, отрикошетил от мостовой и улетел куда-то вбок. Гоблин сорвал канистры и сунул их под катки. Но в него ещё раз попали. Гоблин склонил голову и некоторое время не двигался. Танк осторожно пошевелил гусеницами, словно пробуя безопасен ли путь. Он стал медленно и осторожно пятиться назад и чуть боком, наезжая на молодого гоблина.
Старый гоблин не выдержал и в отчаянии ударил кулаком в стену.
– Варсис! – крикнул он так, что на пару секунд все звуки смолкли. – Варсис!
Гоблин словно услышан и поднял голову, слабо махнул рукой, и вдруг танк, который считал, что уже выбрался из ловушки, вспыхнул, как свеча, бордовым пламенем, окантованным жирной, чёрной копотью.
– Слава Варсису! – воскликнул старый гоблин и оглянулся.
По его лицу текли слёзы.
Танк ещё попробовал спастись, стряхнуть с себя пламя. Он, как слепой ткнулся в цоколь небоскреба, оставив на нём копоть, пошёл юзом, куроча мостовую, и взорвался с таким грохотом, что содрогнулись стены. В окно ударила волна жара. Часть стены обрушилась, и полковник Бастрыкин некоторое время ничего не видел и не слышал, а потом обнаружил себя бредущим за старым гоблиным. В левом ухе гудело. Ступени уводили в подвал. Когда глаза привыкли, он увидел множество народа. Все смотрели на него и на старого гоблина.
– Варсис ушёл от нас! – сказал старый гоблин, стоя на верхушке лестницы.
Откуда-то из темноты возник другой гоблин и сказал: