Марта Квест

Видя, что возражать бесполезно, официант стал быстро дергать руками, беспорядочно затопал и замычал. Теперь уже Пэрри разозлился.

— А, будь ты проклят, долго ты будешь валять дурака? — рявкнул он.

Его большое тело снова задрожало, и Пэрри со всею страстью, на какую был способен, самозабвенно стал пародировать пляску нефа, а тот молча смотрел на него; когда же Пэрри выпрямился и отошел в сторону, официант в точности повторил движения Пэрри. Это было уже не подражание, а издевательство, — официанту хотелось как можно скорее покончить с этим позором, и он то и дело тревожно поглядывал через головы белых на своих братьев по крови, наблюдавших за его пляской. Не оставляя своих попыток, Пэрри снова показал, как надо танцевать. Но теперь уже официант не танцевал, это был только намек на танец, он едва передвигал ногами. Какая-то девушка рассмеялась звонким истерическим смехом.

— Да будешь ты танцевать, чтоб тебя черт побрал! — крикнул, нахмурившись, Пэрри. Он уставился на официанта, точно отказываясь понимать, как можно так себя вести, а тот стоял отвернувшись, избегая встречаться с ним глазами.

Кровь бросилась Пэрри в лицо, и он пробормотал:

— Ах ты, проклятый черномазый…

Он был вне себя.

Официант со сдержанным презрением пожал плечами и направился к плотной стене белых, которые инстинктивно расступились, давая ему дорогу. Он дошел до двери не торопясь, а тут бросился бежать и мигом исчез — он был до смерти напуган.

— Успокойся, мальчик, — материнским тоном сказала одна из девушек, беря Пэрри под руку. — Не надо сердиться. Он не стоит того.

Пэрри стоял, тяжело дыша, и вид у него был озадаченный.

— Я ведь только хотел, чтобы он сплясал. Чего же поднимать такой шум? — громко оправдывался он, глядя по сторонам и ища одобрения и поддержки. Девушки зашептали ему что-то, стараясь его утихомирить. — Я же больше ни о чем его не просил. Проклятое отродье эти кафры; я прошу его сплясать, а он нахальничает.

И Пэрри повернул голову к дверям, но ни одного официанта не было видно — все исчезли.

А белых эта история почему-то разозлила, они обиделись и группами стали покидать клуб. Марта вышла вместе с Донаваном — за все это время он не проронил ни слова. И только когда они подошли к его машине, сказал холодно и бесстрастно, как и подобает благовоспитанному юноше:

— Тебе, вероятно, жалко этого кафра…

Секунду Марта молчала, ее поразил небрежный тон, каким это было сказано, — точно Донаван бросал ей вызов.

Недавняя сцена глубоко возмутила ее — больше того: испугала. Она смутно чувствовала, что самым страшным во всем этом было плаксивое огорчение Пэрри и его друзей: они действительно считали себя оскорбленными и непонятыми. Просто сумасшествие какое-то!

— Ничего подобного, — возразила наконец Марта, решив не ссориться с Донаваном. И все-таки, не удержавшись, добавила: — Обидно только за нас: все это было омерзительно.

— Я так и знал, что ты это скажешь, — холодно заметил Донаван.

Несколько минут они молчали; каждый обдумывал свои дальнейшие слова.

— А тебе, наверно, очень понравилось, что его заставляли спеть: «Прижми к земле зулуса воина»? — гневно заметила Марта, нарушая молчание, и запела сама, неумело и насмешливо копируя оравших перед тем молодых людей.

— Если ты вовремя не остановишься, дорогая Мэтти, — заметил Донаван, прерывая ее, — ты скоро станешь завзятой покровительницей негров.

Она удивленно рассмеялась: опять он, как всегда, сказал невпопад. Теперь преимущество было на ее стороне, и она им воспользовалась:

— Ах, боже мой, боже мой, как ужасно, не правда ли? Такая скверная-прескверная девчонка с такими порочными взглядами. Подумать только, что скажут люди!

Теперь уже он разозлился не на шутку: подражая ему, она так произнесла эти слова, что он сам понял, насколько противен его жеманный тон. Она больно уязвила его самолюбие, и ему теперь было все равно, разделяет она его взгляды или нет.

Квартал или два они проехали в молчании — Марта все ждала, когда он обрушится на нее. Она посмотрела на него, волнуясь и не понимая, почему он молчит, а он сидел отвернувшись, мрачный, нахмуренный. Наконец Донаван сказал:

— Что ж, Мэтти, мы, видно, не подходим друг другу: я недостаточно широко смотрю на жизнь, чтобы мириться с твоими увлечениями всякими евреями и неграми.

Теперь рассердилась она:

— Не обольщайся: у тебя просто нет никаких взглядов на жизнь… — И тут же пожалела о своих словах; надо было сказать что-нибудь спокойное, глубокомысленное, а не по-детски наивное. Но было уже поздно.

Как только машина остановилась, Марта выскочила и побежала к дому, даже не взглянув на Донавана. Она была в ярости на самое себя. Увы! Как разумно и сдержанно ведем мы подобные споры, когда они происходят только в нашем воображении!

— Ну, — в порыве бурной радости воскликнула она наконец, — с этим все кончено!

И разумела она под этим не только Донавана, а весь Спортивный клуб со всем, что он олицетворял.

2