Марта Квест

Машинка стрекотала почти до самого утра, создавая необычный фон для треска кузнечиков и криков совы. Миссис Квест разбудила мужа и нажаловалась ему, что Марта ее не слушается, но он только сказал: «Ну, если ей хочется быть дурой, пусть дурит», — и повернулся в постели, заскрипев старыми пружинами. Марта слышала оба этих голоса, как того и желали родители, и, хотя уже собралась было ложиться, потому что небо посерело в проеме окна и она в самом деле очень устала, теперь решила поработать еще полчаса.

Она проснулась поздно: ей снилось, что она стоит в своем белом платье посреди большой залы — с потолка спускаются сверкающие люстры, стены задрапированы плотной пунцовой материей; Марта направилась к группе людей в длинных развевающихся одеждах, словно паривших над полом и похожих на живые статуи, и вдруг заметила у себя на юбке грязь: оказалось, что все платье у нее выпачкано. Она растерянно повернулась и хотела бежать, но в эту минуту Марни и ее брат подошли к ней и, сгибаясь от хохота и прикрывая рот рукой, жестами показали ей, что она должна поскорее уйти, пока остальные — прекрасные сказочные существа в конце длинной залы — не заметили ее.

Марта села в постели и увидела, что комната озарена не солнечным светом, а каким-то мрачным отблеском, падавшим от облаков, похожих на стальные горы. Был уже почти полдень, и, если она хочет закончить платье вовремя, ей надо торопиться. Но мысль о нем уже не доставляла ей удовольствия — радость исчезла, пока Марта спала. Она устало подумала, что наденет не его, а самое обычное платье, и лишь после того, как миссис Квест, просунув голову в дверь, сказала, что завтрак готов и Марта должна немедленно идти к столу, она заявила, что есть не будет: ей надо кончать платье.

Работа вернула ей утраченное настроение. И когда пошел дождь, ликованию Марты не было предела — это был первый дождь в сезоне; она сидела на кровати, продергивая иголку сквозь жесткую материю, а на крыше, у нее над головой, впитывая в себя воду, шуршал старый тростник, точно после стольких лет вспоминая, как сгибался и разгибался под дождем, стоя на корню. Вскоре тростник намок, и вода стала падать с крыши, скатываясь блестящими каплями на фоне плотной серой пелены дождя — такого сильного, что деревья в двадцати шагах казались бледными зелеными призраками.

В комнате было темно, и Марта зажгла свечу, образовавшую тусклое желтое пятно в окружающей тьме; но вскоре на улице посветлело, и, подойдя к окну, Марта увидела серую спину уже удаляющейся бури. Деревья наполовину выступили из стлавшегося по земле тумана — они стояли чистенькие, пышные, зеленые, и влага капала с каждого листка. Небо над самой головой уже голубело, сияло солнце, а совсем рядом еще чернела тяжелая туча. Марта задула свечу и сделала последние несколько стежков. Было всего четыре часа — как долго еще ждать, пока за ней приедут, она просто не вытерпит. Но вот наконец настало время ужина, и она вышла к столу в халате; миссис Квест ничего не сказала: на лице дочери было такое мечтательное, восторженное выражение, что где уж тут упрекать ее.

Без пяти минут восемь Марта вышла из своей комнаты в новом белом, шуршащем платье, держа в каждой руке по свече. Сказать, что она была спокойна, было бы неверно. Нет, она торжествовала победу над матерью, всем своим видом как бы говоря: «Теперь ты уже ничего не можешь поделать!» Даже не взглянув на миссис Квест, она твердым шагом прошла мимо, и только чувствовалось, как напряжены ее обнаженные смуглые плечи. Держась все так же скованно и неестественно, она подошла к отцу и остановилась, вопросительно глядя на него. Мистер Квест читал книгу, изданную неким обществом, которое утверждало, что Господь Бог самолично предназначил английскую нацию править миром от его имени, — эта теория вполне подтверждала представления мистера Квеста о справедливости; поэтому, когда тень дочери упала на книгу, которую он держал, мистер Квест не сразу поднял глаза, а сначала недовольно сдвинул брови. Наконец он все-таки оторвался от чтения и, избегая взгляда дочери, с надеждой смотревшей на него и как бы требовавшей ответа, в изумлении, молча уставился на ее оголенные плечи.

— Ну? — задыхаясь, спросила она наконец.

— Очень мило, — сухо сказал он.

— Я хорошо выгляжу, папа? — снова спросила она.

Он почему-то раздраженно повел плечами, то ли сердясь, что на него хотят оказать давление, то ли не вполне доверяя самому себе.

— Очень мило, — с расстановкой повторил он. И вдруг исступленно закричал: — Чересчур даже мило, черт тебя побери, пошла вон!

Марта все еще ждала чего-то. По обыкновению, два чувства боролись в ней: торжество — поскольку раздражение отца явно указывало на то, что она в самом деле «выглядит чересчур даже мило», и страх — поскольку теперь она была предоставлена на растерзание матери. И миссис Квест тотчас подошла к ней и начала:

— Вот что, Мэтти. Твой отец отлично разбирается в том, что можно и чего нельзя. Ты, право же, не можешь идти в этом платье, и…

Послышался звук подъезжающего автомобиля, и Марта сказала:

— Ну, я пошла.