Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха

Ганс Зиглер, покровительствовавший Борману в Веймаре, с гордостью следил за карьерой своего бывшего протеже и полагал, что важнейшим достижением рейхсляйтера НСДАП стало принятие им на себя руководства не только над гауляйтерами, но и над «двенадцатью паладинами» (то есть рейхсляйтерами). По мнению Зиглера, своим «самоотверженным [359] трудом Борман дал фюреру возможность вздохнуть свободнее и уберечь нервную систему от перегрузки».

Шпееру ситуация виделась в ином свете: Борман разогнал помощников-паладинов и изолировал фюрера сверх меры. Тем не менее в разговорах с ним Гитлер не раз отмечал, что в это трудное время очень рад возможности работать в уединении и благодарен стражу, удерживавшему всех на достаточном удалении от него. Право Бормана определять, кого допустить к фюреру, а кого лишить такой возможности, Гитлер воспринимал как совершенно естественную часть сделки.

Мартин считал своей обязанностью оберегать хрупкий гений «фюрера германского народа» от колючих ветров реальности. Неприятные известия от Гитлера скрывали, в частности сведения о результатах мощных авиационных налетов на города Германии. Делалось все необходимое, чтобы тревожные сообщения не нарушали сомнамбулического существования фюрера. Благодаря этому Гитлер до самого конца не усомнился в своем высоком предназначении, в том, что самим провидением ему была уготована особая великая миссия. Он не видел разрушенных бомбежками городов, не общался, как часто бывало прежде, с людьми на улицах, не присутствовал даже на партийных съездах последних лет.

Как Борман мог добиться огромной власти, лишь тщательно скрываясь в тени фюрера, так и Гитлер нуждался в слуге, способном оградить его от всего, что он не желал видеть и знать.

Не используй рейхсляйтер НСДАП такую ситуацию в собственных интересах, он мог бы служить образцом бескорыстности. Но на самом деле таковым Борман не был. С 1942 года министерство внутренних дел лишилось непосредственных контактов с фюрером, включая переписку и телефонную связь. Геббельс [360] сдавал свои еженедельные обзоры Борману, который впоследствии представлял их на суд диктатора — естественно, с собственными комментариями. Рейхсляйтер НСДАП не смог подавить довольную улыбку, когда Гитлер разочарованно согласился с его заключением о том, что Геббельсу не стоит составлять обращения к войскам, поскольку речь человека сугубо гражданского сильно отличается от обыденного языка солдат.

Министр финансов имел последнюю личную беседу с фюрером в 1942 году и не без оснований подозревал (он уговорил Ламмерса информировать его о ситуации в ставке), что отчеты и прогнозы министерства вообще не появляются на рабочем столе Гитлера. Рейхсминистр экономики Вальтер Функ жаловался, что невозможно вести аргументированную беседу с фюрером, поскольку Борман постоянно прерывает выступление гостя и вмешивается в разговор.

По указанию фюрера Борман собирал анекдоты о высших лицах государства и от его же имени отсылал им эти коллекции. А бывшего министра экономики Шахта Гитлер даже лишил ветеранского золотого партийного значка — месть Мартина одному из тех, кто некогда относился к нему пренебрежительно.

* * *

В конце 1942 года возможности Бормана расширились вследствие... провала немецкого наступления на Кавказе. Генералы предъявили фюреру претензии в том, что он отдает взаимоисключающие приказы. «Величайший стратег всех времен» обиделся и уединился в своем бункере. Через два дня он распорядился, чтобы на совещаниях военных присутствовали стенографисты — фюрер хотел на будущее заручиться письменным свидетельством своего «алиби». Естественно, дело поручили Борману. Он привез стенографистов [361] из Берлина, привел их к присяге и взял с них расписки в том, что они будут записывать только политическое и общее тактическое содержание совещаний, не упоминая конкретных номеров воинских соединений и частей. Нет необходимости пояснять, что стенограммы попадали на стол рейхсляйтера НСДАП, таким образом получившего доступ в тот сектор ставки, который прежде был закрыт для него.

В конце 1942 года Борман оказался вовлеченным в склоку между недавно назначенным министром юстиции Отто Тираком и высшим лицом в полицейской иерархии Гиммлером. Вражда вспыхнула вследствие недовольства Гитлера действиями юристов, недостаточно щедрых на смертные приговоры. Новый министр был полон решимости «исправить» положение, но Гиммлеру сама процедура суда, даже упрощенная до абсурда, казалась совершенно излишней. Соответствовавшее новой процедуре, которую собирались ввести на оккупированных территориях, «специальное полицейское расследование» могло если не сорвать гиммлеровскую программу массового уничтожения заключенных концентрационных лагерей, то лишить ее завесы секретности. Гиммлер сообщил о возникших трудностях Борману и предложил оставить осуществление правосудия на восточных территориях в ведении полиции. Следовательно, вопрос стоял так: Тираку или Гиммлеру быть высшим арбитром третьего рейха?