Читаем Мартиролог. Дневники полностью

В Римини выходит «Рублев» как роман в конце месяца. Надо будет ехать туда на один день. В Милане очень заинтересовались «Сопоставлениями». Получил письмо от Луиджи Паини.

Слух от Лоры Яблочкиной («из верных источников» — что-то вроде Караганова): Тарковский остался в Италии и будет требовать сына через Красный Крест.

Анна-Лена говорит, что для разговора по поводу новой заявки «Жертвоприношения» надо ехать в Стокгольм. Это слишком сложно, надо ей позвонить и все устроить без меня. <…>

25 июля

Из Москвы ни слуха ни духа… Звонил Жиляеву. Он сказал: «Я же говорил тебе, что ответа не будет». «Нехотя» взял телефон Франко «на всякий случай». Написал письмо Шауре в ЦК. В следующий приезд в Рим — отправлю.

Жду ответа от Анны-Лены по поводу новой заявки. Надо начинать работать.

23 августа в Римини праздник по поводу выхода моей книги «Рублев». Надо ехать, но не хочется из-за Тонино.

27 июля

Вчера отправил письмо Шауре. Две копии. На всякий случай, если потеряется хотя бы одно…

Купил в антикварном магазине бронзовый крест с эмалью XVIII века, за 900 крон (120 долларов). Там бывают самовары, и не очень дорого.

28 июля

Вчера звонил прокатчик (итало-американец Mario De Vecchi) «Ностальгии» в Америке. Очень хочет, чтобы я приехал в Америку — там намечаются два фестиваля: один у Тома Лади, другой — в Нью-Йорке. И турне: Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго, Нью-Йорк. Я объяснил мою паспортную проблему. Он обещал помочь. Хоть мне не хочется всей этой суеты (я чувствую себя очень усталым) — надо ехать. Это поможет прокату в США.

Прочел избранное Гумилева. Боже, какой бездарный и претенциозный субъект!

Звонил Франко Терилли и сказал, что и он разговаривал сегодня с De Vecchi и что тот сказал, что у него также ко мне какое-то предложение. Обстоятельства за то, чтобы мне ехать в США и встретиться с ним во время выхода «Ностальгии» на экраны. А дубляж? Неужели он дублировал «Ностальгию»! Этого никак нельзя было бы делать. Надо картину показывать с субтитрами. Только этого не знают прокатчики, RAI наплевать, а сами они не додумаются.

Здесь, да и вообще в Италии стоит жара, какой не помнят старожилы. Сегодня на горах у выезда из Сан Грегорио вспыхнул лес. Кто-нибудь бросил окурок или может быть, еще что-нибудь… Горит уже несколько часов. С темнотой зрелище стало устрашающим. Слышен треск пожара. Хорошо хоть, что нет ветра. Неприятный какой-то, нечеловеческий, безнравственный спектакль.

Август-ноябрь 1983

6 августа

В начале недели позвонил из посольства Пахомов и попросил о встрече. Я пригласил их в монтажную. Их — Пахомова и Дорохина, консула. Короче говоря, они сказали, что уполномочены мне передать официально, что ответа никакого не будет (письменного) и что для утрясения всех моих дел мне вместе с женой следует немедленно вернуться в Москву. Я сказал, что этого не сделаю. Консул сказал, чтобы я подумал и позвонил ему, когда надо будет ехать. А то, мол, как бы не было хуже. Что он имел в виду? То, что мне не дадут паспорта? Или что-нибудь другое? В Москве ходят комитетские слухи о том, что я остался навсегда. Естественно, что ходят, а то как же… Надо написать письмо Зимянину. Не помню его ни имени, ни отчества.

В Москве оклеветали итальянского журналиста (друга Тонино Гуэрра). Запутали его в какое-то уголовное дело. (В духе дела Параджанова.) И в результате, чтобы избежать суда, обменяли на Пронина, засыпавшегося кагэбиста. Итальянец этот был «большим другом СССР», что, кстати, и послужило тому, что именно его выбрали жертвой: не будет агрессивен в этой ситуации, даже защищаться не сможет. Молодцы! Ничего, впрочем, нового. И методы, и стиль — старые и испытанные.

17 августа

Живем в Сан Грегорио трудной жизнью ожидания. Вчера меня разыскал новый работник отдела культуры посольства (Валентин Иванович) и сказал, что нужно встретиться для разговора. Лара предполагает, что разговор пойдет о нашей поездке в Америку. Вчера же виделся с заведующим культурным сектором в Министерстве иностранных дел. Обещал помочь и сказал, что было бы очень важно связаться с авторитетными деятелями коммунистической партии Италии (PCI). Мне кажется, он прав. Но как? Хорошо было бы поговорить с Берлингуэром.

Разговаривал (вчера же) с квестором Рима — обещал помочь с возвратной (в Италию) визой.

Сегодня договорились о встрече с Валентином Ивановичем, и после будет яснее, что делать в смысле письма М. В. Зимянину.

Квестор в разговоре запустил фразу такого типа. Что, мол, если кто-нибудь остается в Италии (из советских), то советские власти всегда могут сказать итальянцам: «Осторожнее (в смысле опеки над ними)». Ибо сейчас в СССР находятся полторы сотни итальянцев. Я не совсем понял, в каком контексте он это сказал: в смысле предупредить меня о возможности просить политического убежища или случайно, что было бы похоже на итальянцев. Очень грустно все и как-то мучительно грустно, то есть тоскливо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное