Читаем Мартиролог. Дневники полностью

«Уважаемый Андрей Арсеньевич!

Выслушав Ваши многократные призывы к непосредственному восприятию „Сталкера“, к отказу от поиска в нем всего, что выходит за рамки простых средств, я недоумевал во время сеанса. Да и сейчас не вполне понимаю, чем было вызвано такое Ваше напутствие.

Приходится признать, что или я не отношусь к тем нормальным людям которым адресован фильм, или Вы склонны к явному завышению оценки этой категории зрителей. Естественно, я склоняюсь к последнему, и не только потому что так приятней мне, но и потому, что по 2–3 раза смотрел все Ваши фильмы и Стругацких читаю и чту много лет.

Наверное и хорошо, что Вы не знаете нас, зрителей, наши социологические и психологические характеристики, иначе, возможно, Вы бы, чего доброго в чем-то адаптировали свои фильмы. Но есть и такие, кто старается тянуться и преодолевать свою невольную конформистскую сущность; Ваши фильмы для них и стимул, и повод, и благодарнейший материал. И я за то, чтобы Вы оставались чрезмерно хорошего и высокого мнения о зрителях, чтобы Вы и впредь предлагали: „Смотрите непосредственно, здесь все просто“.

Увы, для меня „Сталкер“ не прост. Я буду смотреть его еще, тогда, надеюсь, охвачу большее. Хотя, думаю, что все-таки „Зеркало“ и те части „Соляриса“, где земля, земное, останутся для меня пока непревзойденными. Что было самым трудным для восприятия „Сталкера“? Пожалуй, одновременная необходимость следить за емким диалогом (триалогом?) и столь же насыщенным изображением. Что-то терялось. Зрительное и слуховое для меня или не совпадали, или были просто сложны для среднего глаза, уха, ума, хоть и не всегда, но часто /а я ведь был подготовлен свежим прочтением Стругацких — „Сталкера“ и „Диких лебедей“/.

Безоговорочно принимается финал — от кровоточащей рыбы и до самой „Оды“ с перестуком колес, хотя музыка должна удивлять — так ничтожно мало радостного предуготовлено всем строем и ходом фильма. Отличны актеры, особенно Солоницын, это уже привычно. И поразителен Кайдановский, даже его чуть высоковатый голос оказывается совершенно уместным, это хорошо, что он не так уж мужествен. А вот сцена у порога Комнаты — не слишком она театральна, при всем накале ее — несколько подмостковая?

Многое, многое хочется сказать, но ценю Ваше время. Спасибо, большое спасибо.

Нормальный зритель.

P.S. Все-таки кажется, что лучше всего у Вас получилось с Рербергом».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное