Мартон и его друзья

Подпоручик подумал сперва, что майор недоволен опять его залихватским видом, и поправил лихо заломленный кивер. Но майор крикнул еще раздраженнее:

— Подпоручик Эгри! — и указал на поющих солдат.

Подпоручик понял его.

— А ну, заткнитесь… дети мои! — сказал он. — Вы не в корчме. Смотрите, как бы москаль не задал вам жару.

А солдат можно было и не обрывать, им и без того было не до песни.

Пройдя с полкилометра, они увидели, как на ветке придорожного бука ветер раскачивает повешенного. Шел мелкий густой снег, и казалось, труп медленно подымается ввысь. Майор должен был свернуть чуточку, чтобы не стукнуться головой о ноги висельника, одетого в домотканый зипун и крестьянские штаны.

— Это что такое? — тихо спросил он поручика, когда они миновали повешенного. Майор все еще чувствовал его у себя за спиной.

— Шпион.

— Переодетый?

— Нет. Русин.

— А-а…

Проехали еще несколько шагов и увидели другого. Он висел на нижних голых ветвях придорожного дерева. Долговязый, могучий деревенский парень, ноги его доставали почти до земли, будто тело от собственной тяжести вытянулось на такую непомерную длину.

— А этот?

— Тоже шпион, — бросил поручик генерального штаба. Он увидел, что майор с обнаженной саблей испугался висельника и что даже лошадь, на которой он сидел, фыркнула со страху, и едва сдержал улыбку.

— Так много шпионов?

— Много? — спросил поручик и указал вперед.

На ветке висел плешивый, тщедушный человечек с желтым костлявым лицом и желтыми босыми ногами. Казалось, его только что вытащили из гроба и потом повесили.

На другом дереве женщина в юбке, с распущенными волосами висела будто сама по себе, голова упала ей на грудь, веревки не было видно.

— Тоже шпионка? — спросил майор и хотел было засмеяться. Но по спине побежали мурашки, показалось, что трупы толпой идут за ним.

Чуть подальше висел мужчина в городской одежде. На ногах у него были башмаки, из одного высовывался и подрагивал на ветру язычок, точно последний листок, уцелевший на ветке. Майор не смел глаз поднять. Он ничего не видел, кроме этого язычка, трепещущего на ветру.

Солдаты в гробовой тишине маршировали мимо этих странных деревьев. Шиманди вдруг стало дурно. Сперва он покачнулся, будто споткнулся обо что-то, и кто-то из караульных подтолкнул его. Лицо Шиманди покрылось смертельной бледностью. Бедняга без памяти грохнулся на дорогу. Казалось, будто это сорвался один из повешенных. Появились санитары и унесли Шиманди.

Шимон Дембо, судорожно глотая, поглядывал на шагавшего рядом с ним Дёрдя Новака.

— …Как… вы думаете… в Трансильвании тоже?

— Что… Что такое? — очнулся Новак от своих дум.

— Румынов?

— Не знаю.

Человек в сутане, с волосами и бородой, засыпанными снегом, протягивал к ним обе руки, словно марионетка. На груди у него блестел крест. Видно, жандармы очень торопились и забыли снять его.

— Священник… — сказал майор, вкладывая саблю в ножны. — Священник… — Зубы его стучали.

— Поп, — ответил поручик генерального штаба. — Православный поп. А впрочем, господин майор, не волнуйтесь. Не тратьте зря порох! Мы их нарочно оставили на деревьях, для острастки. Пусть видит взбунтовавшийся батальон. Могу вам сообщить заранее, что, пока дойдем до пункта назначения, еще девяносто шесть таких же шпионов встретим. Их «сгребли» в прифронтовых русинских деревнях, и, когда неделю назад русские заняли Лемберг, военный трибунал приказал их повесить…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой льется дождь, дует ветер и «бесплатный отдых» кончается

1

Петер Чики и Геза Мартонфи взяли с двух сторон под руки пациента «бесплатного санатория», но оказалось, что не только Мартон — они сами тоже шли с трудом, так устали. Пройдя несколько сот метров, ребята убедились, что так им не одолеть и десятой доли пути. Ведь как-никак они были в тридцати километрах от Будапешта.

Чики срезал с дерева длинную крепкую ветвь. Изрядно потрудившись, смастерил из нее жердь. Потом безжалостно разрезал на ленты рюкзак Лайоша. «Новый тебе купим». Ленты эти попарно привязал к жерди на расстоянии метра друг от друга, некогда они взяли жердь на плечи, по две ленты свисали с нее с двух сторон. К концам лент Петер привязал две короткие палки. Лайош и Тибор держали длинную жердь на плечах, а Петер уселся на короткие и начал раскачиваться, испытывая, не сломается ли длинная жердь. Испытание прошло успешно. На опушке леса Петер посадил на эти самодельные качели Мартона, затем все четверо — двое с одной, двое с другой стороны — взяли жердь на плечи и понесли больного, который, чтобы не упасть, обхватил натянутые брезентовые ленты.

Проще было бы, конечно, смастерить носилки, но лежать на носилках Мартону казалось унизительным, он принял бы это как полное поражение. Правда, свой отказ он мотивировал совсем иначе, «в глаза будет бросаться! — сказал он и добавил с досадой: — Что я, умирающий, что ли?»