Мартовскіе дни 1917 года

Вновь был вызвал Рузскій к Царю в 2 часа дня. Он просил разрѣшенія привести с собой ген. Данилова и ген. Савича (гл. нач. снаб. фронта), ибо, как он сказал "прямо" Царю: "В, В., я чувствую, что Вы мнѣ не довѣряете... Пусть они оба изложат свое личное мнѣніе" (по записи Андр. Вл.). Сначала Рузскій доложил всѣ полученныя за послѣдніе часы свѣдѣнія. "Когда очередь дошла до телеграммы ген. Алексѣева с заключеніями главнокомандующих (передана была в 2 ч. 30 м.) — разсказывает уже Данилов, — то ген. Рузскій положил телеграфныя ленты на стол перед Государем и просил прочесть их лично". В. кн. Ник. Ник. "колѣнопреклоненно" молил спасти Россію и наслѣдника: ''осѣнив себя крестным знаменіем, передайте ему Ваше наслѣдіе. Другого выхода нѣт"... Брусилов, исходя из своей преданности и любви к родинѣ и царскому престолу, считал, что отказ от престола "единственный исход". Эверт, отмѣчая, что "средств прекратить революцію в столицах нѣт никаких" ("на армію при настоящем ея составѣ разсчитывать при подавленіи безпорядков нельзя"), умолял, как "безгранично преданный... вѣрноподданный", Принять рѣшеніе, согласованное с заявленіем предсѣдателя Думы, как "единственно, видимо, способное прекратить революцію и спасти Россію от ужасов анархіи". Докладывая приведенныя телеграммы, Алексѣев, с своей стороны, умолял "безотлагательно принять рѣшеніе, которое Господь Бог внушит Вам... Промедленіе грозит гибелью Россіи. Пока армію удается спасти от проникновенія болѣзни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другіе города. Но ручаться за дальнѣйшее сохраненіе военной дисциплины нельзя. Прикосновеніе же арміи к дѣлу внутренней политики будет знаменовать неизбѣжный конец войны, позор Россіи, развал ея. В. И. В. горячо любите родину и ради ея цѣлости, независимости, ради достиженія побѣды, соизволите принять рѣшеніе, которое может дать мирный и благополучный исход из создавшагося болѣе, чѣм тяжелаго, положенія... Ожидаю повелѣній". Лишь телеграмма ген. Сахарова, пришедшая из Ясс с опозданіем на час и доложенная особо, была составлена в иных тонах. Не совсѣм соотвѣтственно тому, что главнокомандующій румынским фронтом говорил по юзу Лукомскому, все же Сахаров приходил к тѣм же заключеніям: генерал возмущался "преступным и возмутительным отвѣтом предсѣдателя Гос. Думы на высокомилостивое рѣшеніе Государя Императора даровать странѣ отвѣтственное министерство". "Горячая любовь моя к Е. В. — говорил Сахаров — не допускает души моей мириться с возможностью осуществленія гнуснаго предложенія, переданнаго Вам предсѣдателем Думы. Я увѣрен, что не русскій народ, никогда не касавшійся Царя своего, задумал это злодѣйство, а разбойническая кучка людей, именуемая Гос. Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведенія своих преступных цѣлей. Я увѣрен, что арміи фронта непоколебимо стали бы за своего державнаго вождя, если бы не были призваны к защитѣ родины от врага внѣшняго и если бы не были в руках тѣх же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни арміи. Таковы движенія сердца и души . Переходя же к логикѣ разума и учтя создавшуюся безвыходность положенія, я, непоколебимо вѣрный подданный Е. В., рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболѣе безболѣзненным выходом для страны и для сохраненія возможности продолжать биться "с внѣшним врагом является рѣшеніе пойти навстрѣчу уже высказанным условіям, дабы промедленіе не дало пищу к предъявленію дальнѣйших и еще гнуснѣйших притязаній". Гораздо позже, в 8 час. 40 мин. вечера, была получена телеграмма Непенина: "С огромным трудом удерживаю в повиновеніи флот и ввѣренныя войска... Всеподданнѣйше присоединяюсь к ходатайствам вел. кн. Н. Н. и главнокомандующих фронтами о немедленном принятіи рѣшенія, формулированнаго предсѣдателем Думы. Если рѣшеніе не будет принято в теченіе ближайших же часов, то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бѣдствіями для нашей родины".