Мартовскіе дни 1917 года

Возстаніе матросов Балтійскаго флота приняло с перваго момента в ночь на первое марта форму жестоких эксцессов в Кронштадтѣ, который, по тогдашнему выраженію большевицкаго офиціоза "Правда", оказался "отрѣзанным от міра" и не представлял себѣ "ясно картину совершающихся событій": формы, в которыя вылилась здѣсь "стихійная вспышка", до нѣкоторой степени были предуказаны прежней революціонной пропагандой[335]. Нельзя, конечно, вполнѣ довѣриться сообщеніям "секретной агентуры" жандармских властей, которая перед революціей сообщала о планѣ, выработанном в серединѣ 16 г. возродившимся "Главным Коллективом Кронштадтской военной организаціи[336], — поднять возстаніе ("частью убив, а частью арестовав командный состав") в цѣлях прекращенія войны и сверженія правительства. По этому плану дѣйствій "петроградскій пролетаріат должен поддержать возстаніе и для того, чтобы дать знать о началѣ возстанія, флот выйдет из Кронштадта, уже покончив там с офицерами, и даст нѣсколько залпов по Петрограду. Если бы в отношеніи рабочих послѣдовали крутыя мѣры, и рабочих правительство стало бы разстрѣливать, то флот разгромит весь Петроград, не оставив тут и камня на камнѣ". Историк коммунистической партіи Шляпников, цитирующій эти жандармскія донесенія, отрицает наличность существованія подобнаго фантастическаго заговорщическаго плана. Но, очевидно, разговоры об убійствах и арестах были в средѣ "главнаго коллектива" (вѣдь это входило органической частью в ранніе революціонные замыслы Ленина — см. кн. "Уроки московскаго возстанія" 1905), и разбушевавшееся "пламя революціи", нашедшее благопріятныя условія в милитаризованной "тыловой базѣ", легко превратило теоретическую возможность в печальную дѣйствительность — в Кронштадтѣ провокаціонная работа ощущалась еще болѣе реально, чѣм в других мѣстах. Очень трудно назвать "до нѣкоторой степени сдерживающей", как то дѣлают составители "Хроники февр. революціи", роль "Комитета революціоннаго движенія", избраннаго уличной толпой и возглавляемаго прибывшим из Петербурга нѣким "студентом Ханиным": для успокоенія страстей "Комитет революціоннаго движенія" приказал арестовать всѣх офицеров и заключить в тюрьму до назначенія над ними суда. Кронштадтскія событія ярко охарактеризованы краткой записью в протоколѣ 8 марта Петроградскаго Исп. Ком.: "Избіеніе офицеров, арест их в большом количествѣ, командный состав из офицеров совсем отсутствует, выбраны командиры кораблей из состава самих матросов. Флот, как боевая единица, совсѣм не существует"[337].

Самосуды кончились лишь тогда, когда в Кронштадт 13 марта пріѣхала от петроградскаго Исп. Ком. делегація в лицѣ с.-д. депутатов Скобелева и Муранова, которые информировали мѣстный Совѣт рабочих и военных депутатов арміи и флота о положеніи дѣл в столицѣ и о взаимоотношеніях между Временным Правительством и Совѣтом. На революціонном вѣчѣ, собиравшемся на Якорной площади, программа дѣятельности петроградскаго Совѣта была принята. Отнынѣ революціонная "твердыня" со всѣми своими "штыками, пушками и пулеметами" будет находиться в распоряженіи петроградскаго Совѣта и поддерживать Временное Правительство, посколько оно согласуется с этим Совѣтом... Соглашеніе было запечатлѣно в духѣ того сантиментализма, которым до извѣстной степени обвѣян был "медовый мѣсяц" революціи, публичным поцѣлуем между посѣтившим кронштадтскій совѣт Керенским и прославленным Рошалем. Подчиненіе Кронштадта было кратковременно и очень относительно. Кронштадт в качествѣ большевицкой цитадели сдѣлается символом насилія, анархіи и разложенія в русской революціи. В этих позднѣйших обвиненіях заключалась доза тенденціозной сгущенности, но на первых порах ни у кого не нашлось мужества (или сознанія ошибочности тактики замалчиванія) безоговорочно осудить зловѣщіе и мрачные эпизоды поглощенія "пламенем революціи" ея идейной цѣнности: такіе органы, как "Биржевыя Вѣдомости", писали о "героической, но вмѣстѣ с тѣм страшной ночи в Кронштадтѣ 1 марта"[338].

Министр юстиціи в засѣданіи Врем. Прав. 28 марта опредѣлил число офицеров, павших в Кронштадтѣ от рук убійц, цифрой 36. Ген. Лукомскій в сообщеніи из Ставки командованію на Сѣверном фронтѣ 21 марта повышал эту цифру до 60. В Гельсингфорсѣ по офиціальным свѣдѣніям убито было 39 офицеров и ранено 6; в Ревелѣ убито было 3; на Моозундской позиціи 2; в Петербургѣ — 1 и ранен был 1[339]. Общую потерю в личном составѣ офицеров флота Лукомскій опредѣлял "в 200 человѣк, считая в том числѣ до 120 офицеров, которых пришлось отчислить от должности и убрать с судов в виду протеста команды".

* * *