Мартовскіе дни 1917 года

Рейнгартен был выбран тов. пред. Исп. Комитета. "Немыслимо разсказать — записывает он —- что было за дни моей работы 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12/III. Я не замѣтил этих дней. Впечатлѣніе сплошного митинга, рѣчей, постановленій. Это было тяжкое испытаніе, ибо я пошел на эту Голгофу единственно ради возстановленія спокойствія, уничтоженія розни между офицерами и матросами, ради возстановленія работы для войны. Я с собой справился и к себѣ довѣріе снискал; я говорил много со всѣми, особенно с крайними элементами. Наибольшей услѣх был у Хиліапи (предсѣдатель Совѣта) — это хорошій, честный, страстный человѣк. Он подкупал меня своей искренностью, а я, может быть, подкупал его тѣм, что отдал всю жизнь этому дѣлу, всю мою душу, всю любовь к родинѣ, которая сейчас сжигает меня. Хиліани назвал меня своим другом, просил перейти на ты. Теперь мнѣ легко говорить и работать с ним".

В районѣ Свеаборгскаго порта, несомнѣнно, наступило успокоеніе. Уже 6-го кн. Черкасскій давал в морской ген. штаб такія свѣдѣнія о Гельсингфорсѣ: "настроеніе улучшается, но по теоріи колебательнаго движенія строго научной, всегда возможны повторенія затухающих колебаній, а посему не надо удивляться, если еще будут эксцессы, но, конечно, несравненно болѣе слабые. Дѣйствіе представителей Думы безусловно громадное. Надѣюсь, что в ближайшіе дни явится возможность вернуться мнѣ к исполненію прямых моих обязанностей, т. е. подготовкѣ флота к бою, так как за эти дни я был весь поглощен заботами и стремленіями спасти флот от полной разрухи, и всѣ операціи были пущены мною по-боку. Не причисляя себя к оптимистам, думаю, что все изложенное довольно близко к истинѣ. Под вліяніем петроградских депутатов Думы и работающаго здѣсь мѣстнаго комитета матросских и солдатских депутатов случаи арестованія офицеров матросами и солдатами не только прекратились, но офицеры возвращены в свои части с принесеніем им извиненія и сожалѣнія о случившемся". Нач. штаба, адм. Григорьев, с своей стороны, сообщал: "спокойствіе возстанавливается все больше и больше. Исп. Ком. Совѣта Деп. принимает всѣ мѣры к возстановленію полнаго порядка, помогает все время командующему. В посѣщенных командующим частях и кораблях команды поклялись сохранять порядок и возстановить дисциплину"[334].

Дневник Рейнгартена бурную эпопею первых мартовских дней заканчивает описаніем "общаго собранія офицеров, членов Исп. Ком. и всѣх желающих", происходившаго 11 марта в русском театрѣ под предсѣдательством перводумца Кедрина. Под крики "ура" и звуки марсельезы командующій флотом Максимов провозгласил: "Поклянемся,что ничего другого, кромѣ республики, не будет"... Совѣтская делегація, вернувшись в Петербург, заявила, по отчету "Извѣстій", что флотская семья единодушно приложит "всѣ силы к тому, чтобы война была доведена до побѣднаго конца за счастье свободной Россіи". Успокоительную картину нарисовал и депутат Маньков (плехановец), посѣтившій Ревель и примирившій взбунтовавшихся на броненосцѣ "Петр Великій" с командиром, которому грозили судом Линча: ..."Я взял честное слово с адмирала при всем собраніи, что он подчинится новому правительству". В общем депутат нашел "настроеніе среди матросов очень сознательное" по сравненію с армейцами (в Ревелѣ, между прочим, матросы отбили у толпы раненаго коменданта крѣпости). Для Гельсингфорса на первых порах показательно враждебное отношеніе матросов к крайней пропагандѣ — это засвидѣтельствовал в воспоминаніях крупный мѣстный большевицкій дѣятель — Залежскій: большевицких агитаторов сбрасывали в воду, были и случаи ареста.

* * *

"В Балтійском флотѣ переход к новому строю принят восторженно" — подвел итог в офиціальном сообщеніи предсѣдателю Совѣта министров из Ставки 14 марта исп. должн. верховнаго главнокомандующаго. Дневник Рейнгартена показывает, как эту "восторженность" омрачала анархія, имѣвшая своим источником агитацію безотвѣтственных отечественных демагогов, коварные замыслы внѣшняго врага и неумѣлую провокацію полицейских политиков стараго режима, которые считали, что "не все потеряно, есть надежда".