Мартовскіе дни 1917 года

Перипетіи, связанныя с "экспедиціей ген. Иванова", породили и другую легенду, — діаметрально противоположную той, которая наиболѣе полно изложена в воспоминаніях Ломоносова. Родилась она в тот же день, что и первая, и в той же средѣ. И по своеобразному стеченію обстоятельств ее поддержали в мемуарной литературѣ такіе антиподы, как лѣвый соц.-рев. Мстиславскій и в. кн. Николай Мих. Каждый из них придал легендѣ свою формулировку. Для титулованнаго историка — в записи, быть может, нѣсколько туманной, в дневникѣ от 27 апрѣля 17 г. — карательная экспедиція Иванова только "водевиль". Иванов позднѣе понял, что "вся эта инсценировка была созданіем рук Гучкова.... и Алексѣева, чтобы усыпить возможное безпокойство Императора и чтобы отдать себѣ отчет в истинном настроеніи войск Царскосельскаго гарнизона. Не слѣдует забывать, что все положеніе могло быть перевернуто сверху донизу, если бы Дума и большинство войск, сосредоточенных в Петроградѣ. не подчинились бы требованіям улицы, и что Гучков и Милюков на совѣщаніи с новыми министрами... у в. кн. Михаила голосовали за конституціонную монархію против всѣх своих коллег, высказывавшихся за демократическую республику. Двойная игра этих двух министров не может никого болѣе обмануть". Если великокняжескую версію перевести на "революціонный" язык, то она в основном совпадет с тѣм, что утверждает, в качествѣ мемуариста, состоявшій членом военной комиссіи Мстиславскій — и эту версію готова подхватить вся большевицкая исторіографія. Разсказывая о том, как между "карателем" Ивановым и "возставшим городом" оказалась "непосредственная, можно сказать, офиціальная связь" в лицѣ командированных Временным Комитетом офицеров ген. штаба, Мстиславскій заключал: "здѣшніе "возстановители порядка" отнюдь не противопоставляли себя "возстановителям", прибывающим с фронта". Мстиславскій легко нашел себѣ подражателей. В наиболѣе серьезной "совѣтской" работѣ, — в очеркѣ ген. Мартынова, — мы найдем такой вывод: "Временный Комитет Гос. Думы видѣл в Ивановѣ не столько врага, сколько союзника, к помощи котораго в крайности можно прибѣгнуть для того, чтобы подавить безпорядки и остановить дальнѣйшій код революціи". У Троцкаго значится: "вмѣсто того, чтобы арестовать "диктатора" Иванова, прибывшаго с фронта для усмиренія столицы, Энгельгардт отправляет в его распоряженіе реакціоннаго офицера в качестве нач. штаба". Молодых историков "школы Покровскаго" обозрѣніе "многих других фактов" также приводило к выводу, что "буржуазія и думскій комитет в эти дни не только не препятствовали Иванову, но, пожалуй, не прочь были опереться на него для борьбы с революціей". Обстоятельства, однако, складывались так, что у "буржуазіи не могло быть надежды на возможность возстановить порядок вооруженной рукой"... Это и "предопредѣлило" всю ея (дальнѣйшую) позицію в февральскіе дни.

Отмѣчая эту легенду, нѣт надобности ее в подробностях разсматривать и тѣм болѣе опровергать. И позиція Алексѣева, выраженная в телеграммѣ 28 февраля (в кн. Ник. Мих почему-то считает указанія Алексѣева "туманными"), и позиція думскаго Комитета, всемѣрно стремившагося избѣжать гражданской войны, достаточно ясно выступила уже на предшествующих страницах.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ОБРАЗОВАНІЕ ВРЕМЕННАГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

I.Кандидатура Керенскаго.

Давно пора оставить легенду о том, что революціонное временное правительство было создано "еще в 1916 г.": в "неясном предвидѣніи неясных событій", как выразился Алданов в упомянутой выше статьѣ "Третье марта", в юбилейном сборникѣ в честь Милюкова. Разсмотрѣнію этой легенды я достаточно уже удѣлил вниманія в книгѣ "На путях к дворцовому перевороту", потому возвращаться к ея анализу нѣт надобности. Напомним только, что в тогу временнаго революціоннаго правительства не совсѣм удачно впослѣдствіи облекли проект "министерства довѣрія", под лозунгом котораго шла общественная агитація предреволюціоннаго времени.