Мартовские дни (СИ)

— Эй! — заорали сверху. Пересвет запрокинул голову, узрев против солнца черные головы, торчащие над линией перил. Не разберешь, Кириамэ это вкупе с ромеем, или любопытствующие зеваки сбежались с обоих берегов Молочной. — Ты как там, живой? Изловил? Погоди чуток, сейчас подмогу сбросим!

Через перила перевалилось нечто длинное, неспешно поплыло вниз, едва не ударив Пересвета по макушке. Оказалось — широкая сосновая доска, с обоих торцов накрепко-накрепко обмотанная веревками. Как раз подходящая, чтобы затащить и уложить несчастную девицу. Молочная настойчиво дергала тело, отбирая законную добычу. Царевич неловким ужом вертелся на скользкой приступке, ругаясь сквозь зубы и таща покойницу прочь из водяной могилы.

Выходило не то, чтобы очень ловко.

Сперва пришлось отцеплять широкий рукав, зацепившийся за торчавшие из сваи проржавевшие гвозди и тем воспрепятствовавший телу бесследно кануть на дно. Потом распутывать и частью клочьями выдирать мокрые волосы, намертво обмотавшиеся вокруг занозистого мостового устоя. Оба рукава царевичева кафтана вымокли насквозь едва ли не до локтя, а труп так и норовил коварно соскользнуть обратно в Молочную. В конце концов, мысленно попросив у неизвестной девы прощения, Пересвет набросил ей на шею и плечи веревочную петлю и таким манером, как здоровенную снулую рыбу, втащил на раскачивающуюся доску. Обкрутил для надежности покойницу веревкой поперек талии, и прокричал, надсаживая горло:

— Давайте, тяните!

Доска с истекающим влагой телом ходко уползла вверх, раскачиваясь и стукаясь об опоры моста. Веревка, коей обязался царевич, упруго натянулась и начала сматываться, помогая карабкаться по обледеневшим бревнам. У перил Пересвет замешкался, примериваясь, как бы половчее перелезть и удрученно кляня оцепеневшие, покрасневшие ладони. Несколько рук вцепились в него с разных сторон, втащив на мост. Чья-то добрая душа сунула царевичу извозчичьи рукавицы — огромные, широченные и теплые, на козьем пуху. Кто-то накинул на плечи тяжелый плащ-охлабень, кисло пованивающий овчиной. Рядом возник Кириамэ, чуть заметно поддерживая плечом и не давая позорно завалиться набок. Пошатываясь на внезапно ослабевших ногах, Пересвет сделал пару шагов. В озябших пальцах кололо и щипало, разогревшаяся кровь вновь побежала по жилам.

Ромей стоял над покойницей, медленными, размеренными движениями сматывая на локоть одолженную веревку. Женщина вытянулась на отглаженных сотнями подошв сосновых досках — маленькая, жалкая и беспомощная, почти непристойно облепленная мокрым платьем, изодранным в клочья ледоходом. Стоявшая в притихшем кругу зевак горожанка, по виду из купчих, сердобольно заохала и накрыла покойницу большим шерстяным платком, так что на виду оставались лишь голова и плечи, да торчащие врозь лиловые ступни. Одна босая, другая обутая в растоптанный кожанец.

— Интересно, кто это, — негромко молвил Гай. — Эй, люди… кто-нибудь в силах опознать бедолагу?

— Кажется, она довольна молода, — заметил Ёширо.

Пересвет отметил, что у мертвой женщины были роскошные локоны. Густая волна вьющихся кудрей, теперь частью ободранных о сваи, частью сбившихся в неприглядный грязный колтун. Река долго волочила тело подо льдом, прежде чем вышвырнула под мостом через Молочную, и изрядно ободрала лицо, особенно на щеках и вокруг темного провала приоткрытого рта. Странно, что утопленница выглядит такой спокойной. Словно и не захлебнулась вовсе, а задремала. Впрочем, много ли утопленников доводилось видеть царевичу? Может, утопцам полагается быть бесстрастными и равнодушными, раз уж они отжили свое в этом мире. Молодая и вроде красивая девица, с какой бы кручины ей бросаться в Молочную?.. Хотя кто его знает. Может, она просто перебегала реку по льду и оступилась во внезапно распахнувшуюся полынью?

— Вэй-ай-ай! — пронзительно и тоненько заголосили в толпе. — Лихо нам, горе нам! Беда пришла, когда не звали! Айша, Айша-а!..

Протолкавшаяся сквозь плотное кольцо зевак низенькая и грузная женщина-ромалы неловко рухнула на колени рядом с утопленницей. Завыла в скорби, раскачиваясь взад-вперед и хватаясь за голову.

Айша, растерянно осознал Пересвет. Ну конечно же. Плясунья Айша, на которую он с таким упоительным восторгом таращился пару дней назад. Айша с бедовым взором и летящими черными косами. Похожая теперь на выброшенную за ветхостью куклу из вымокшего тряпья.

— Айша! — раненой псицей скулила ромалы. — Зачем ты так, солнце мое? Ой-вэй, как же мы без тебя?..

— Ну, вот ее и признали, — с насквозь фальшивой бодростью заявил Пересвет, плотнее кутаясь в одолженный плащ. Крик и надрывный плач подействовали самым чародейским образом — горожане начали пятиться, размыкая кольцо, а рядом с женщинами — кричащей и равнодушно-мертвой — невесть откуда возникли хмурые соплеменники Айши. Голосившая плакальщица смолкла. Доску с телом утопленницы подняли и торопливо потащили прочь. — Мир ее праху. Жалко девчонку, сил нет. Едем обратно, все равно толкового пути не будет. И я замерз, между прочим.