Мартовские фиалки

Сердце у меня бешено забилось, но я постарался сохранить безразличие. Если он учует, что я работал в полиции, мне можно проститься с надеждой выйти отсюда когда-нибудь. Человек, побывавший в тюрьме, никогда не станет союзником полицейскому. Да останься мы вдвоем на необитаемом острове, он и тогда плюнул бы мне в лицо.

— Так где же это было? — Я вставил ему в рот недокуренную сигарету.

— Ты был штатным детективом, — прокаркал он, — в отеле «Адлон». Я однажды заглянул туда по одному делу. — Он был явно доволен собой. — Ну как, я не ошибаюсь?

— У тебя хорошая память. — Я помог ему прикурить. — Это было довольно давно.

Мучман нахмурился.

— Ты не беспокойся, я никому не скажу. А все-таки ты служил в полиции?

— Ты сказал, что у тебя было какое-то дело в «Адлоне».

— Я вскрывал сейфы.

— Не помню, чтобы в этом отеле когда-нибудь грабили сейф, по крайней мере, пока я там работал.

— Это потому, что я ничего не взял, — с гордостью заявил он. — Конечно, сейф открыл, но там ничего стоящего не было. Абсолютно ничего.

— Так я тебе и поверил! «Адлон» набит богатыми, а у них всегда при себе разные драгоценности. Так не бывает, чтобы сейф в «Адлоне» — и ничего интересного.

— Ты прав. — На лице у него появилось что-то вроде румянца. — Просто мне не повезло. Дело в том, что там были такие вещи, которые я никогда бы не сумел продать. А какой тогда смысл брать? Только хлопоты лишние, когда придется избавляться.

— Что ж, верю, и такое, наверное, случается.

— Не хочу хвастать. Но в моем деле лучше меня никого не было. Я мог вскрыть любой замок. Бьюсь об заклад, ты думаешь, что я богач.

— Может быть, и богач. Но что толку, если сидишь в концлагере?

— Да я потому и должен скрываться, что слишком богат. Я, кажется, говорил об этом.

— Вроде бы говорил. — Я немного помолчал, а потом спросил: — Что ты там ухватил, что сразу разбогател? Деньги? Драгоценности?

Он издал короткий смешок, похожий на воронье карканье.

— Кое-что получше, — сказал он. — Власть.

— Что это значит? Власть в какой форме?

— В форме документов. Знаешь, есть немало людей, готовых отдать любые деньги, лишь бы завладеть бумагами, которые ко мне попали.

— А что это за бумаги?

Мучману надо было отдышаться.

— Точно не знаю. Там какие-то имена, адреса, цифры. Такой, как ты, в этом бы разобрался.

— Но ты ведь с собой-то их сюда не приволок?!

— Конечно, я же не идиот, — пробормотал он, тяжело дыша. — Бумаги, в отличие от меня, на воле, в безопасном месте.

Я вытащил у него изо рта потухшую сигарету и дал ему остаток своей.

— Жалко… — он почти задыхался, — если эти документы так и пропадут. Ты так добр… ко мне. Я хочу тебе… Ты их пустишь в ход, хорошо? Когда выйдешь… на свободу… станешь богачом. — Я наклонился, чтобы расслышать, что он говорит. — Найди их… носом…

Веки его дрогнули. Я схватил Мучмана за плечи и встряхнул, чтобы привести в чувство, вернуть к жизни.

Несколько минут я стоял, склонившись над ним, чувствуя, как в моей душе — в той части души, в которой что-то человеческое еще оставалось, — набухает отчаяние. Мучман был сильным человеком и к тому же моложе меня. Я уже сильно похудел, страдал от стригущего лишая, зубы у меня расшатались окончательно… Я был на грани физического и нервного истощения.

Человек Гейдриха, старший охранник СС Бюргер, руководил столярной мастерской, и я подумал: а не пойти ли мне сейчас к нему? Ведь я могу назвать пароль, который откроет для меня двери этого ада. Интересно, что сделает Гейдрих, когда узнает, что я так и не смог выяснить, где находятся документы фон Грайса? Отправит меня обратно в лагерь? Прикажет казнить? А если не подавать никаких признаков жизни, может быть, он решит, что меня постигла неудача, но все-таки выпустит на свободу? Хотя, если исходить из моих впечатлений о Гейдрихе и из того, что я о нем слышал, вряд ли он это сделает… Быть уже на пороге свободы и потерять ее — кому по силам такое вынести?

Какое-то время спустя я приподнял одеяло и накрыл им пожелтевшее лицо Мучмана. Видимо, из одеяла на пол выпал огрызок карандаша, и я секунду-другую просто смотрел на него, прежде чем сообразил, что Мучман мог оставить мне записку. И тогда надежда вновь вернулась ко мне.

Я сдернул одеяло. Руки Мучмана были сжаты в кулаки, и мне пришлось разжимать их. В левой ладони Мучмана лежал клочок коричневой бумаги, в которую заключенные, работавшие в сапожной мастерской, обычно заворачивали после ремонта сапоги эсэсовцев. Я так боялся, что это просто клочок бумаги и ничего больше, что помедлил, прежде чем развернуть его. Однако все-таки обнаружил там каракули Мучмана. Чтобы расшифровать их, мне потребовался почти час. Текст был следующий: «Бюро находок, транспортное отделение, Заарландштрассе, Берлин. Ты забыл портфель где-то в июле на Лейпцигерштрассе. Портфель сделан из простой коричневой кожи, с латунной застежкой, на ручке — чернильное пятно. Имеет золотые инициалы „К. М.“. В нем лежит почтовая открытка из Америки, книга Кала Мая „Точный Глаз и Верная Рука“ и деловые бумаги. Спасибо. К.М.».

Никому, пожалуй, еще не доставался такой необычный пропуск на волю.