Мартовские фиалки

— А вы постойте тут немного, подышите.

Я сделал глубокий вдох и покачал головой.

— Улавливаете запах бензина?

— Нет, не чувствую. А кроме того, в Берлине повсюду пахнет бензином.

— Наверное, я здесь слишком долго стою, и мне этот запах уже мерещится. Но тем не менее в саду обнаружена канистра из-под бензина, так что поджог действительно был.

— Послушай, Вильгельм, ты не возражаешь, если я быстренько все осмотрю? Тогда мне не придется возиться с бланками. Все равно, так или иначе, полиция позволит мне изучить место пожара.

— Пожалуйста, господин Гюнтер. — Он открыл ворота. — Только там и смотреть-то не на что. Они отсюда все уже вынесли. Сомневаюсь, чтобы здесь осталось что-нибудь, что могло бы вас заинтересовать. Не понимаю, зачем меня здесь держат.

— Я думаю, на тот случай, если убийца вздумает вернуться на место преступления. — Я решил заинтриговать эту надежду Крипо.

— О Боже, неужели вы думаете, что он может сюда прийти? — выдохнул он.

Я поджал губы.

— Кто знает? — Я как бы задавался вопросом, хотя сам никогда о таком не слыхал. — Так я пойду, взгляну на всякий случай, и спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности.

Он был прав — смотреть было не на что. Поджигатель поработал хорошо. Я искал входную дверь, а натыкался на обгоревшие брусья — даже не знал, куда ногу поставить. Однако через окно была видна комната, где пол оставался в относительной сохранности. Надеясь — мало ли что бывает! — отыскать сейф, я пролез через окно в эту комнату.

Откровенно говоря, строгой необходимости в моем визите на Фердинандштрассе не было, но все-таки хотелось более ясно представить себе общую картину места происшествия. Мне это очень помогает — моя голова устроена, как книжка с комиксами. И я не слишком разочаровался, когда обнаружил, что полиция увезла отсюда сейф, оставив зияющую дыру в стене. И тут Ильман меня опередил, отметил я про себя.

Вернувшись к воротам, я увидел, что Вильгельм пытается успокоить пожилую женщину, лет шестидесяти, с заплаканным лицом.

— Это прислуга, — объяснил он. — Она только что появилась здесь: очевидно, была в отпуске и ничего не слышала о пожаре. Для нее это большое потрясение.

Полицейский спросил, где она живет.

— На Нойенбургерштрассе. — Она все еще всхлипывала. — Мне уже лучше, спасибо, молодой человек. — Она достала из кармана пальто маленький кружевной платочек — в ее больших крестьянских руках он выглядел так же нелепо, как салфетка в кулаке боксера Макса Шмеллинга. Но она не собиралась вытирать глаза, а вместо этого высморкалась — нос ее определенно напоминал маринованный грецкий орех, — и с такой силой, что я решил, что сейчас у меня с головы слетит шляпа. После этого уголком платка она вытерла свое широкое лицо. Смекнув, что у нее я сумею что-то разузнать о семье Пфарров, я предложил этой клуше подбросить ее домой на машине.

— Мне как раз по пути, — предложил я свои услуги.

— Мне не хотелось бы обременять вас.

— А вы меня совсем не обремените. — Я почти настаивал.

— Ну, если это так, то буду вам очень благодарна. Знаете, для меня это такой удар! — Она подняла коробку, лежавшую у ее ног Натертые до блеска черные туфли смотрелись на ее толстых ногах как наперсток на пальцах мясника. Звали ее фрау Шмидт.

— Вы очень добры, господин Гюнтер, — сказал Вильгельм.

— Ты преувеличиваешь, — ответил я, и это было действительно так, поскольку я взялся подвезти фрау Шмидт исключительно ради того, чтобы выудить из нее как можно больше сведений о пропавших хозяевах.

— Разрешите вам помочь. — Я подхватил коробку. Это была коробка от Штехбарта, официального поставщика форменной одежды рейха, и я сразу сообразил, что в ней, очевидно, форма для Пфарра. Я попрощался с Вильгельмом и направился к машине.

— Нойенбургерштрассе, — повторил я, когда машина тронулась. — Это недалеко от Линденштрассе? — Фрау Шмидт подтвердила мое предположение, объяснила, как лучше проехать, какое-то время помолчала и неожиданно заплакала снова.

— Какая ужасная трагедия! — всхлипывала она.

— Даже трудно себе вообразить.

Интересно, что Вильгельм успел рассказать ей? Чем меньше, тем лучше, подумал я. Если она очень сильно расстроилась, я не сумею ее толком расспросить.

— Вы полицейский?

— Я расследую дело о пожаре, — уклончиво ответил я.

— Вы, должно быть, очень заняты, а вам приходится из-за меня, старухи, ехать через весь Берлин. Может быть, там, за мостом, я выйду и дальше доберусь сама? Мне уже лучше, в самом деле.

— Не беспокойтесь. Кроме того, я хотел бы кое-что уточнить в связи с семьей Пфарров. Если, конечно, вы сейчас можете об этом говорить. — Мы переехали мост через канал Ландвер, а затем миновали площадь Бель-Альянс, в центре которой возвышалась гигантская Колонна мира. — Понимаете, по этому делу проводится следствие, и вы мне очень поможете, если расскажете о своих бывших хозяевах.

— Ну что ж, если вы считаете, что я могу содействовать следствию, расскажу, что знаю.

На Нойенбургерштрассе я припарковал свою машину и вслед за фрау Шмидт поднялся на третий этаж многоэтажного жилого дома.