Мартовские фиалки

— Сестра отдыхает, но я все-таки попробую что-нибудь выяснить для вас, господин Гюнтер.

Он закрыл за нами дверь и попытался придать своему лицу более приветливое выражение. Из-за толстых губ возникала отдаленная ассоциация с типичной негритянской улыбкой. Именно так, во всю ширь, он и улыбался, но при этом его голубые глаза оставались холодными, и он все время переводил взгляд с меня на Ингу, а с Инги на меня, как будто следил за игрой в теннис.

— Пожалуйста, подождите минутку.

Когда он ушел, Инга показала на стену, где над буфетом висели целых три портрета фюрера.

— Они определенно перестраховались, демонстрируя свою верность режиму.

— Разве ты не знаешь, что придумали в Вулворте: купи двух фюреров, и третий получишь бесплатно.

Зам вернулся в сопровождении крупной красивой блондинки с несколько меланхоличным носом и выступающей вперед челюстью, что придавало ее лицу какую-то сдержанность. При этом казалось, что ее короткая, тренированная шея почти не гнется, а такие руки, цвета бронзы, можно обычно встретить у лучников или теннисистов. Это и была его сестра Марлен. Когда она своей пружинистой походкой вошла в прихожую, я про себя подумал, что фигурой Марлен напоминает камин в стиле рококо.

Нас пригласили в небольшую скромную гостиную, где мы втроем устроились на дешевом диванчике, обитом коричневой кожей, а ее брат остался стоять, опираясь рукой о дверь и с подозрением поглядывая на меня с Ингой. За стеклянными дверцами высокого шкафа из орехового дерева стояли спортивные кубки в таком количестве, что их бы хватило на призы какой-нибудь школе, и не одной, наверное.

— Впечатляющая коллекция, — сказал я как бы в пространство. Мне иногда кажется, что если оценивать мое искусство светской беседы по пятибальной шкале, то больше двойки я ни за что не получу.

— Пожалуй, — сказала Марлен, потупившись с видом скромницы.

Ее брат этим качеством явно не обладал.

— Моя сестра — спортсменка. И если бы не травма, она сейчас участвовала бы в Олимпиаде и защищала честь Германии. Она бегунья.

Инга и я что-то промычали в знак сочувствия. Марлен взяла мою визитную карточку и прочитала еще раз.

— Чем я могу помочь вам, господин Гюнтер?

— Меня пригласила Немецкая страховая компания для расследования обстоятельств гибели Пауля Пфарра и его жены. Мы обращаемся ко всем, кто их знал, чтобы установить подробности их гибели. Это позволит моему клиенту быстрее решить вопросы, связанные с оплатой.

— Понятно. — Марлен глубоко вздохнула. — Конечно-конечно.

Я подождал, не произнесет ли она что-нибудь более вразумительное, но не дождался, и мне пришлось ее чуть-чуть подтолкнуть.

— Если я не ошибаюсь, вы работали секретаршей господина Пфарра в министерстве внутренних дел.

— Да, это так.

Она оставалась непроницаемой, как настоящий карточный игрок.

— Вы и сейчас там работаете?

— Да, — сказала она по-прежнему безразлично, не меняя тона.

Я вопросительно посмотрел на Ингу, но в ответ она лишь приподняла идеально подрисованную бровь.

— Скажите, отдел господина Пфарра по проблемам коррупции в руководстве рейха и Немецком трудовом фронте все еще существует?

Несколько секунд она изучала носки своих туфель, а потом посмотрела мне прямо в глаза.

— А кто вам об этом сказал? — Она говорила ровным тоном, но я понял, что мои слова ее ошеломили.

Теперь важно было развивать наступление.

— Может быть, его убили именно потому, что кому-то не понравилось, что он совал свой нос в чужие дела, а если более прямо — в чужие тайны?

— Я… я понятия не имею, почему его убили… Послушайте, господин Гюнтер, я думаю…

— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Герхард фон Грайс? Это друг Премьер-министра, профессиональный шантажист по совместительству. Вы знаете, что сведения, которые он передал вашему шефу, стоили ему жизни?

— Я в это не верю, — сказала она, но потом спохватилась: — Я не буду отвечать на ваши вопросы.

Я сделал вид, что не слышал этого.

— А что вы скажете о любовнице Пауля — Еве, или Вере, или как там ее зовут? Может быть, вы знаете, почему она скрывается? Или ее тоже нет в живых?

Ее веки задрожали, как чашка на блюдце в вагоне-ресторане скорого поезда. Она задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.

— Пожалуйста! — произнесла она, и глаза ее наполнились слезами.

Брат Марлен сделал жест наподобие судьи, разнимающего боксеров на ринге.

— Я думаю, достаточно, господин Гюнтер. Не вижу оснований, по которым вы могли бы продолжать этот допрос, да еще в такой манере.

— Почему же? Уверен, что вашей сестре приходилось видеть, как в Гестапо допрашивают людей. В такой же манере или в другой, куда хуже этой.

— Это не имеет значения. Мне ясно, что ей неприятно отвечать на ваши вопросы.

— Странно. — Меня это почти веселило, но я пришел точно к такому же выводу. Однако, перед тем как захлопнуть за собой дверь, я обернулся и добавил: — Я не принадлежу ни к какой партии, и единственное, что меня интересует, — это правда. Если вы передумаете, советую сразу же со мной связаться. Я занялся этим делом совсем не для того, чтобы кого-то бросить волкам на съедение.

* * *