Мартовские фиалки

Он повернулся к сержанту, который вытаскивал за веревку мой «Вальтер-ППК» из бумажного пакета.

— Это ваше оружие, господин Гюнтер? — спросил сержант.

— Мое, — устало ответил я. — Все правильно, все так и было — это я убил его. Защищаясь, в порядке самообороны. Он потянулся за пистолетом. Он туда приехал, чтобы рассчитаться с Хауптхэндлером. Я так думаю. Или с Тайхмюллером, как тот теперь себя называет.

Я заметил, что инспектор и сержант обменялись многозначительными взглядами. Меня это начинало беспокоить.

— Расскажите нам подробнее об этом Тайхмюллере, — предложил сержант.

— Хауптхэндлере, — поправил я его. — Вы забрали его, правда? — Инспектор беззвучно пошевелил губами. — А эта девица, Ева… Ей что, тоже удалось скрыться?

Он сложил руки на груди и посмотрел мне прямо в глаза.

— Послушайте, Гюнтер. Не вешайте нам лапшу на уши. В соседнем доме услышали выстрел и сообщили нам. Мы обнаружили вас, лежащего без сознания, один труп, два пистолета, из которых стреляли, и кучу валюты. Ни Тайхмюллера, ни Хауптхэндлера, ни Евы мы не видели.

— А бриллиантов вы тоже не видели?

Сержант дал понять, что бриллианты мне могли только померещиться.

Инспектор — толстый, неопрятный, с темным налетом на зубах от постоянного курения, потрепанный жизнью господин — сел напротив и предложил мне сигарету. Мы молча закурили. Когда он заговорил снова, то был почти дружелюбен.

— Вы ведь когда-то служили в полиции, верно?

Я подтвердил, поморщившись от боли.

— Имя знакомое. Вы были хорошим детективом, насколько я помню.

— Спасибо.

— Так что мне нет нужды объяснять вам, как выглядит вся эта ситуация с точки зрения закона.

— Невесело, наверное?

— Хуже некуда. — Инспектор перекатил сигарету из одного угла рта в другой и поморщился — дым попал ему в глаза. — Если хотите, я приглашу адвоката.

— Спасибо, не стоит. Но если вы готовы оказать услугу бывшему коллеге, я попрошу вас об одной вещи. У меня есть помощница, Инга Лоренц. Не могли бы вы позвонить ей и сообщить, что меня задержали.

Я дал ему три номера телефона, так как инспектор вызвал у меня доверие, и собрался даже рассказать о том, что Инга пропала в Ванзее. Но делать этого не стал. Ибо тогда бы они обыскали мою машину и нашли дневник, который мне дала Марлен Зам, а в результате ее могли бы обвинить в укрывательстве улик от следствия. Кто знает, может быть, Инга внезапно плохо себя почувствовала и, поймав такси, отправилась домой, зная, что я в любом случае приеду за своей машиной. Все может быть.

— У вас есть друзья в полиции? Скажем, в Алексе или где-нибудь еще?

— Есть у меня приятель, Бруно Штальэкер. Он, конечно, может подтвердить, что я люблю детей и бездомных собак, но не больше.

— Плохо дело.

Я на минуту задумался. Конечно, можно еще связаться с теми двумя головорезами из Гестапо, которые тогда учинили разгром в моем кабинете, и предъявить им факты, до которых я сейчас докопался. Готов биться об заклад, что эта информация доставит им массу неприятностей. И не исключено, что в результате мне будет предложено приятное путешествие прямиком в концлагерь. Однако, если я вообще не попытаюсь себя спасти, инспектор Хингсен отправит меня в тюрьму по обвинению в убийстве Герта Ешоннека.

Я не игрок по натуре, но это была единственная карта, на которую я мог поставить.

* * *

Криминалькомиссар Пост задумчиво посасывал свою трубку.

— Интересная версия, — промычал он.

Диц оставил в покое свои усы и презрительно фыркнул. Йост посмотрел на своего инспектора, а затем перевел взгляд на меня.

— Но, как вы, наверное, заметили, мой коллега считает ее несколько надуманной.

— Это мягко сказано, осел, — пробормотал Диц.

С тех пор как он до смерти напугал мою секретаршу и разбил последнюю бутылку хорошего вина, которая у меня была, он стал мне еще отвратительней.

Роста Йост был высокого, и в его наружности проглядывало что-то несомненно аскетическое. На лице его застыло выражение испуга, какое часто встречается у холостяков. Его костлявая шея торчала из воротника рубашки, как голова черепахи, по ошибке надевшей на себя чужой панцирь. Он чуть приоткрыл рот, пытаясь изобразить улыбку, прежде чем со всей решительностью указать своему подчиненному его место.

— По части теории ты у нас довольно слаб. Ты ведь человек действия. Правда, Диц?

Диц метнул на него сердитый взгляд, и комиссар попробовал улыбнуться чуть шире. Йост снял очки и принялся протирать их с таким видом, будто хотел показать всем, кто находится сейчас в комнате, что свои интеллектуальные способности он считает столь высокими, что сопоставлять такое дарование и натиск Дица — всего лишь проявление низменного физического начала — просто смешно. Снова водрузив очки на нос, он вытащил изо рта трубку и сладко зевнул, будучи совершенно уверенным в том, что в силу своего интеллектуального превосходства может вести себя как избалованный ребенок.