Мартовские колокола

Кузен Вареньки, Сережа Выбегов, всерьез увлекся новой затеей мальчиков – «кружком разведчиков» – и не пропускал ни одного занятия, получив на это соизволение начальства кадетского корпуса. Из-за этого Сережа стал чаще бывать дома – раньше его отпускали из корпуса только по воскресеньям, а теперь он заходил на Спасоглинищевский еще раза три в неделю, после каждого занятия в кружке. И всякий раз подробно рассказывал родителям и кузине о последних событиях. Впрочем, о вчерашнем родители остались в неведении – вряд ли Дмитрия Сергеевича и Нину Алексеевну порадовал бы рассказ о шкоде со снежками и дымовыми бомбами, которую «волчата» учинили на Стромынке. Да и девочки удивились – уж очень не вязалась эта выходка, достойная уличных сорванцов, с Иваном и Николкой, юношами, как известно, серьезными и насквозь положительными.

Впрочем, Сережа усиленно намекал на то, что у этой истории имелось и второе дно. Объясняя, что предстоит сделать, двое заводил не сообщили подробностей, сказав только, что дело это важное и одним им не справиться. Сережа не стал расспрашивать – захотят, скажут, – но некоторую обиду затаил. Уж он-то мог, кажется, рассчитывать на откровенность – как-никак все же кадет, а не гимназист, военный человек, умеет хранить секреты!

– Опять какие-то секреты, – вздохнула Марина. – Слушай, Русакова, а тебе не кажется, что вокруг моего обожаемого кузена и этого американского Ванечки накопилось многовато загадок? Как хочешь, а мне это совершенно не нравится. Надоело блуждать в потемках!

– Все бы тебе в чужие дела нос сунуть, Овчинникова! – ответила Варя. Подруга и правда слыла непоседой и неизменно оказывалась в центре любого гимназического скандала. – У мальчишек всегда какие-то тайны, все они не наиграются. Ну стекло разбили, эка невидаль! Может, кто из жильцов этого дома сделал что-нибудь плохое, вот они и решили отомстить!

– Насчет твоего Ванечки – не знаю, а кузен никогда не отличался злопамятностью, – покачала головой Марина. – Да и не похоже это все на обычные мальчишеские шалости и секреты. Знаешь, я не могу надивиться на Николя – с тех пор как в доме появились «американцы», его будто бы подменили. Дело даже не в том, что он стал серьезнее, хотя и это тоже. Нет, просто ему сразу как-то стало неинтересно все, чем он жил раньше!

– Ну и что же, к примеру?

– Ну вот, скажем, эта его дурацкая коллекция, – принялась перечислять Марина. – Он полтора года собирал эти свои открытки, трясся над каждой из них, чуть ли не облизывал, – а потом просто взял и забыл о них! Я с середины мая ни одной не видела, – а раньше каждый вечер устраивался в гостиной с альбомом и часами их перекладывал. Папа даже попрекал его – мол, лучше бы читал книги… А недавно вообще узнала, что он от них избавился – продал! Каково?

– Ну продал и продал, – ответила Варенька. – Чего тут особенного? Значит, надоело. Помнишь, ты тоже два года назад собирала картинки с альпийскими видами. На сколько тебя хватило, на два месяца?

– Если бы дело только в картинках! – вздохнула Марина. – А та история с хулиганами из гимназии? Помнишь, я тебе рассказывала – он еще чем-то в лица им брызнул, к нам потом еще городовой приходил?

Варя кивнула – она помнила рассказ подруги о давнем, майском еще происшествии.

– А еще – Николя почти перестал задавать вопросы папе. А если и задает, то такие… странные. Папа уже и удивляться перестал…

– Тоже понятно, – не сдавалась Варенька. – Это все Олег Иванович и Ваня – они же много всего видели и знают, вот и рассказали Николя. Вспомни, как Иван про Сирию говорил, – так у нас даже географ в гимназии меньше знает!

Марина зачем-то оглянулась по сторонам и понизила голос:

– Ладно, расскажу… только это страшная тайна, никому! Договорились?

Заинтригованная Варя кивнула.

– Понимаешь, у Николя есть такая коробочка. Плоская, размером с книжку. По вечерам, когда он думает, что его никто не видит, он забирается в кровать и открывает ее. Раньше с головой под одеяло забирался, а теперь перестал – вот я и увидала…

– В замочную скважину подглядывала? – фыркнула Варенька. – Это же гадко, Овчинникова!

– Да хватит тебе! – отмахнулась Марина. – Гадко, не гадко… понимаешь, у этой коробочки крышка изнутри стеклянная – и она светится! Просто так, сама по себе! И ладно бы только светилась! Я, когда увидела в первый раз, глазам своим не поверила! Слушай…

– Владимир Алексеевич, вам письмо!

Гиляровский оторвал взгляд от подшивки газет и взглянул на нарушителя тишины. Точнее, на «нарушительницу» – в дверях стояла редакционная барышня. «Московские ведомости», следуя либеральному духу времени, все чаще брали на работу женщин – вчерашних курсисток, как, впрочем, и тех, кто и сейчас грызет гранит науки. Так что в редакции уже пропривыкли к шуршанию юбок и аромату кельнской воды.

– Утром с Николаевского принесли, – продолжала девица. – Вас не было, так я расписалась и пятак на чай дала.

– Спасибо, Фимочка. – улыбнулся барышне Гиляровский.