Мартовские колокола

А вот практические моменты, изложенные в докладе, – дело другое. И ведь просто как, элегантно! Мины, как отлично было известно Шестакову, во всем мире ставятся со специальных плотиков или баркасов. А Никонов предлагает минный якорь-тележку особого устройства – для передвижения по рельсам, проложенным вдоль обоих бортов к корме корабля. Эта система позволит ставить мины прямо с судна.

Вряд ли это будут миноноски – у тех места на палубах совсем нет, да и несколько тонн груза вполне могут опрокинуть эти малютки. Скорее уж минные крейсеры или канонерские лодки – задача как раз для кораблей этого класса. Или для упомянутого уже «минного заградителя». Места на палубе рельсы не займут, а постановку мин можно вести прямо на ходу – знай скатывай тележки по рельсам за корму.

А разъединитель цепи запала, работающий на кусочке обычного сахара, и испытанная несколько лет назад штерто-грузовая система установки мины на заданное заглубление обещали свести минную постановку – дело, как известно, хлопотное, долгое и небезопасное – к простейшей процедуре. Что же касается уже имевшихся мин Нобеля и Герца, то для них предлагались простейшие салазки. Да, эти мысли, при правильном их развитии, дорогого стоят…

В общем, доклад требовал детального осмысления – и Шестаков решил взять паузу, а пока – сообщить автору, что рад будет видеть его с пояснениями после Рождества, когда в комитете будет поменьше текучки. Но пока что лейтенанту разрешено было взять месячный отпуск для устройства семейных дел.

Никонов возвращался в Москву полный надежд – вице-адмирал Шестаков, кроме того, что руководил Морским техническим комитетом, управлял еще и морским министерством. Именно он, отвечавший за разработку двадцатилетней программы строительства флота, и был тем человеком, чье одобрение более всего требовалось идеям лейтенанта.

Ольга ездила в столицу вместе с женихом. Она вытребовала себе это право, заявив, что иначе вовсе не отпустит только-только поправившегося Никонова из Москвы, – лишь она, квалифицированная медсестра, сможет обеспечить ему правильный уход. На ее сторону неожиданно встал доктор Каретников, и «милому Сержу» пришлось скрепя сердце согласиться, хотя он и догадывался, какие хлопоты обещает ему общество невесты. Ему так и не удалось втолковать Ольге, что, в отличие от двадцать первого века, сам факт путешествия незамужней девицы вместе с офицером говорит о ней многое, причем такое, чего она никак не захотела бы услышать о себе. Узнав, что Ольга приехала в Санкт-Петербург вместе с Никоновым и, мало того, проживает с ним под одной крышей, общество, в котором лейтенанту предстоит вращаться, немедленно запишет ее то ли в содержанки, то ли в кокотки. А это – клеймо; после подобного «приговора» любая попытка законно оформить отношения приведет к тому, что лейтенанту придется подавать в отставку.

Ольга выслушала все эти соображения с презрительной миной, но все же согласилась сделать скидку на «местные нравы». Причем Никонов подозревал, что решающую роль здесь сыграла настойчивость доктора Каретникова – единственного из компании путешественников во времени, к кому девушка прислушивалась без всяких оговорок. К Олегу Ивановичу она относилась не вполне серьезно, полагая его романтиком, эдакой поздней версией жюльверновского Паганеля; на Корфа же до сих пор поглядывала с подозрением, и уж в любом случае не стала бы выслушивать от него нотаций. А вот твердая позиция Каретникова сыграла свою роль: в Петербург Ольга отправилась не в компании лейтенанта, чего, безусловно, жаждала, а в обществе тридцатипятилетней вдовой родственницы Нины Алексеевны, сестры Никонова. Родственница эта (к слову сказать, ничуть не напоминавшая испанских матрон или гоголевских тетушек) – дама живая, остроумная, с веселым характером – раз в год совершала вояж в столицу за покупками. Нина Алексеевна уговорила ее перенести обычный срок визита в столицу и составить компанию Ольге.

Никонов отправился в Санкт-Петербург тем же поездом, что и дамы; жить он собирался на своей петербуржской квартире, в одном из недавно построенных доходных домов на Лебяжьей канавке. Ольга же со своей спутницей остановились у родственницы Татьяны Порфирьевны (так звали матрону), проживавшей в доме 118 по набережной Фонтанки. Домом этим, как и несколькими другими, выходившими на Первую роту Измайловского полка, владели два брата Тарасовы, известные петербуржские домовладельцы и богачи.

Родственники Татьяны Порфирьевны занимали в тарасовском доме обширную квартиру из дюжины комнат с большой обеденной залой и помещениями для прислуги. Семья у них была большой, шумной, к гостям в доме привыкли, а потому визиты лейтенанта (приходящегося им хоть и дальней, а все же родней) были сочтены вполне приличными и уместными.