Мартовские коты. Сборник

Группки незнакомых людей с детьми идут с речки, шлепая вьетнамками об асфальт. У них самодовольный курортный вид, в руках циновки, надувные круги и зонтики от солнца. Травы только-только зацвели, в воздухе растворен теплый, душистый мед. Небо высокое, голубое, с редкими белесыми наледями перистых облаков. Над дальним еловым лесом, таинственным и сказочным, в котором летают черные дятлы и серые совы, а в оврагах лежат вывороченные вековые сосны, скользит беспечный крошечный самолет. И совершенно не хочется уезжать в Москву. Мы упрашиваем бабушку проводить нас только до поворота, но она не соглашается и упрямо следует дальше. На повороте друг напротив друга располагаются два дома. Справа дача полковника, обнесенная глухим высоким забором. Сквозь прорези ворот виден приземистый уютный дом с террасой, упакованный в пластик бледно-розового цвета. Бабушка, вытянув шею, высматривает, нет ли там на лужайке, возле качелей, старичка-полковника с женой. Но к воротам бросается овчарка, начинает оглушительно лаять, опираясь передними лапами о запертую железную калитку. И мы, на всякий случай, прибавляя шаг, переходим на противоположную сторону. Через дорогу от дачи полковника расположен бесхозный на вид участок, заросший высокой полынью, пижмой и осокой. Это резиденция Сере-ги, самого неудачливого из местных воров. Бабушка, как экскурсовод, нашептывает, что не так давно Серега снова загремел в тюрьму. Его жена Галина, интересная, в смысле красивая, женщина за сорок, ведет здесь разгульную жизнь с компанией собутыльников. Вор Серега на этот раз попал в тюрьму исключительно по собственной глупости. Зимой, раскурочив фанерную дверку отмычкой, он вынес из домика нашего соседа телевизор, обогреватель, матрас и несколько мельхиоровых ложек. Совершив кражу удачно и легко, он попытался продать награбленное кому-то из дачников, и был позорно пойман с поличным. Серега с детства был невезучим. Бабушка помнит его еще ребенком, болезненным русым мальчиком с наглыми карими глазенками. Как-то она прибежала спасать его от солнечного удара, в другой раз бегала к соседям и упрашивала отвезти в больницу семилетнего будущего вора с аппендицитом. На этот раз Сереге придется отсидеть в тюрьме года три.

– И бывают же такие невезучие люди, – сокрушается бабушка.

Дом всем видом показывает, что крайне опечален очередным заключением хозяина – грязно-голубой, трухлявый, унылый, он ушел до низеньких окошек в землю, завалился вбок. Заднее крыльцо покосилось, как вывихнутая челюсть, на вытоптанной лысой земле перед ним валяется грязная алюминиевая кастрюля и голова куклы.

– Быстрей, быстрей шевелитесь, а то не успеем, придется машину ловить, – ворчала бабушка. И мы, ускорив шаг, почти побежали вдоль серых кривых кольев, что торчали среди кустов малины, напоминая, что в лучшие времена здесь был забор. Трава стрекотала и пиликала целым оркестром притаившихся кузнечиков. Вдруг впереди, где заканчивался заросший заброшенный сад, покачнулся угловой кол забора, шевельнулись заросли малины, крапивы и осоки и что-то светлое вырвалось на дорогу. Рыжий котенок, осторожно отряхнув задние лапки от песка, не спеша направился по пыльной обочине нам навстречу. Не проявляя никакого интереса к окружающему, он брел сосредоточенный и погруженный в какие-то безрадостные кошачьи мысли, понуро глядя на асфальт перед собой. Он приближался к нам: маленький, прозрачный, с впалыми боками. Его грязный желто-рыжий хвост волочится по асфальту, подтверждая полное смирение и покорность судьбе. Но блеклый, свалявшийся пух казался теплым, и котенок, несмотря на пыльный вид, излучал какое-то милое, медовое сияние.

– Ой, глядите-ка... – завороженная, бабушка остановилась.

Мы тоже остановились рядом с ней. Рассматривая котенка, бабушка упустила из виду, что, перегородив дорогу, мы можем помешать машинам, велосипедистам и прохожим, а ведь обычно она очень боится чем-нибудь стеснить окружающих. Забыла она и о том, что мы опаздываем на автобус, и, кажется, на несколько мгновений выпустила из памяти, что сегодня День медика. Котенок, приблизившись, сел на обочине, внимательно заглянул каждому из нас в лицо желтыми глазенками, тихонько и жалобно мяукнул. Он сидел перед нами мятый, пыльный, провожал изумленным взглядом пролетающих мимо мух, нюхал ветер и в ответ на далекие гудки шевелил ушами. Растроганная бабушка подошла к нему, согнулась, уперев руки в коленки, и сочувственно, нараспев, спросила:

– Милый, чей же ты такой грязный и худой? Она погладила облезлую маленькую голову так,

как гладят обычно детей. Ребенок бы постарался увернуться от ласки незнакомого человека, а рыжий в ответ вытянулся всем тельцем, посильнее прижался головой к бабушкиной теплой ладони, нежно и мечтательно зажмурился, замер и замурчал. Он кротко и доверчиво смотрел на бабушку, и казалось, его остренькая, худая мордашка была усыпана веснушками. Бабушка, пытливо заглянув в его желтые глаза, еще раз тихонько спросила:

– Чей ты такой?