Мартовский ветер

По "почерку" познается рука. По деталям, по тончайшим нюансам нарожденной этой рукой вещи, произведения, по неповторимому почерку в идеях, в поступках мыслителя и деятеля, пользуясь моей методикой, совсем нетрудно воспроизвести весь необычайно сложный мир мыслей и чувств, какие владели человеком во время творчества. А это, в свою очередь, опять-таки пользуясь моей методикой - дает возможность постичь биофизико-химическую природу, механизм всех этих мыслительных и эмоциональных процессов, которые обусловили и сопутствовали акту творения. И не только этих других, близких, смежных, более отдаленных и вообще всего интеллекта.

Живет человек-творец, идет по жизни и оставляет за собой яркие и скромные плоды труда, борьбы. Такой человек как бы сеет, рассеивает по планете свое "я", свой трудовой, наполненный гневом и любовью интеллект. Homo dispergens следует называть таких людей, Гомо диспергенс человек-сеятель. Умрет диспергенс, а все, что рассеялось, прорастет или, как семя в сухой земле, будет лежать, ждать животворящего грозового ливня.

С помощью моей методики люди смогут только собрать, записать матрицы-млонзограммы рассеянного по неоглядному миру интеллекта давно умершего человека. А потом, через многие годы, настанет Великое Интегрирование. Во времена Интегрирования человечество научится возобновлять, воскрешать этот интеллект в живом, искусственно созданном человеческом мозгу.

От млонзограммы - к мозгу, от мозга - к полному воскрешению! Люди бессмертны. Люди - Гомо диспергенс - жили и будут жить вечно!

Но... не все люди - люди. Испокон века были, да и сейчас еще существуют мыслящие двуногие существа, которых никак не назовешь настоящими людьми.

Сами они не создают никаких ценностей, не рассеивают, а, наоборот, вбирают, всасывают живые искры других интеллектов. Всасывают и используют для своего животного, личного употребления. Homo utens следует называть такие существа. Гомо утенс - человек-потребитель. Утенс и диспергенс вечные антиподы, извечные непримиримые враги.

Каждый нарождается, чтобы стать диспергенсом, но не каждый становится им. В странах, где у власти золото и кривда, чем больше собственности у человека, тем меньше он является диспергенсом.

Диспергенс - строитель, борец за освобождение угнетаемых и гонимых. Он намного больше отдает, чем берет.

Утенс - хапуга, потребитель. Его мечта, цель - только брать, ничего не давая взамен.

Диспергенсов - миллиарды, утенсов - тысячи.

Диспергенс - неумирающий.

Утенс - смертнейший из смертных. С самого рождения он не живет, а медленно, постепенно умирает.

Утенс - исчезнет, забудется навсегда. Будущую Землю заселит Гомо диспергенс.

Поколение за поколением станут воскресать, возвращаться к жизни. И в сознании воскресших оживут еще более давние, предыдущие поколения сеятелей. Да еще как оживут - человек и не подозревает, не знает и малейшей частицы того, что бережет его безмерно богатая подсознательная память.

Настанет время великого синтеза, всемирного воскрешения из мертвых! Грядет светлый, истинно праведный суд над всем минувшим - светлый для сеятелей, грозный, беспощадный для стяжателей..."

- Хватит. Дальше сугубо научное. - Подопригора взял у меня красную папку и, завязывая шнурки, произнес тихо, взволнованно: - Благодарствую! Душевно читали...

Мне помнится, я тоже очень волновался. "Великое Интегрирование"... "Люди бессмертны"... И верилось, и не верилось. Вот бы мне хотя бы один диск из этой моей млонзограммы...

Профессор словно прочитал мои мысли.

- Я вас жду через неделю. Будут готовы для вас копии всех дисков. До свидания.

Весь день Маринка ходила под впечатлением рассказа Михаила: а ну как и правда? А ну как не выдумал?!

"Я выживу, выживу..." - звенели в памяти Надийкины строчки. И тут же так ярко представилось: распахнулись двери, и на пороге она - живая, радостная, порывистая... А за столом - папа...

"Я выживу, выживу в желуде, в зреющем колосе!"

8. БУРЯ

Прошло два дня.

Пока они были впереди, только приближались, - где-то там еще, завтра-послезавтра, - то казалось, будут они такими долгими, такими нескончаемо-прекрасными: все успеет - и наговорится, и насмеется, надышится на всю жизнь. Два дня двумя годами казались...

Так все и звенело в ней тогда, так и пело - простенький солнечный напев:

И се-год-ня мы вдвоем!

И се-год-ня мы вдвоем!

Как-то само собой сложилось. Что ни делает, куда ни пойдет, а в ней так и звенит, так и звенит:

Еще завтра мы вдвоем!

Еще завтра мы вдвоем!

Сегодня, завтра... Сегодня, завтра... Про послезавтра - ни слова! Таким неимоверным казалось это послезавтра, таким далеким... А оно - вот уже! Уже и надвигается...

Прошло два дня. Настал третий.

С утра пасмурно. На старые сугробы, на трухлявый, источенный струйками лед тихо падали крупные хлопья густого снега. После обеда прояснилось, поднялся ветер. И опять зашумело, загудело в соснах, засвистело за хатой в дубняке.