Мартынов. Неделя стюарда

Я пробежал стихотворение глазами. На мой взгляд, ресторан назвали «Филоксен» в честь другого известного древнегреческого Филоксена. А именно — в честь обжоры, имя которого было Филоксен из Лефкаса. Поэт же, о котором говорилось в стихотворении — это Филоксен из Киферы. Думаю, его упомянули в виде выгравированного на стене стихотворения просто потому, что звали его так же, а стихов о Филоксене-обжоре не нашлось.

Не успел я усесться, как появилась Елизавета Аматуни. Я снова встал, поцеловал ей ручку, соблюдая все приличия, и подвинул стул, помогая сесть. Я столько раз это проделал за сегодня сначала с Лизой, потом с Марией Филипповной, потом с Натальей Борисовной и Анной Евгеньевной, что радовался тому, что с ними придут какие-то их ухажёры, которые и будут пододвигать им стулья, подливать шампанское в бокалы и выполнять все остальные, требуемые этикетом, глупости.

— Лиза, не знаю, как ты, а я сейчас буду много и быстро есть! — заявил я, вспомнив о том, как в обед у меня остыл креветочный суп из-за того, что приходилось отвечать на бесконечные реплики девушек.

— Тебе лишь бы поесть! — шутливо обиделась она. — Конечно, заморочил юной глупой фрейлине голову, получил от неё то, о чём и говорить-то неприлично, а теперь и слова сказать жалко бедной приезжей провинциалке!

— Да ладно тебе, — улыбнулся я, — ты тоже от меня получила то, о чём и говорить-то неприлично! И кто ещё кому заморочил голову!

Не дожидаясь её ответа, я взмахнул рукой, чтобы подозвать официанта. Когда он появился, длинный и гибкий, как переваренная макаронина, малый с тонкими усиками и прилизанными волосами, я быстро спросил его, какое сытное блюдо приготовят максимально быстро: я хотел успеть наесться до прихода этих болтушек.

Я последовал совету официанта и сделал заказ. Что-то заказала себе и Лиза.

— Ну что, Елизавета Георгиевна, — весело сказал я, — могу поболтать с тобой, пока мне не принесли еду.

— Пф! — фыркнула она, — Больно надо.

Прошло около пяти минут, которые мы провели, перешучиваясь и подкалывая друг друга, как тот же официант, почтительно изогнувшись, поставил на стол мой ужин. Я, как и предупреждал фрейлину Аматуни, полностью сосредоточился на нём.

И правильно сделал. Я едва успел закончить трапезу, когда к нашему столу приблизились уже знакомые мне дамы в сопровождении каких-то молодых людей. Двое из них были в форме и выглядели соответствующе: высокие и широкоплечие, с квадратными челюстями, но при этом открытыми и добродушными лицами. Один был совсем блондином, другой, скорее, светло-русым.

Третьим — кажется, это был кавалер Анны Евгеньевны — оказался среднего роста длинноволосый шатен с острым подбородком и с выражением лица одновременно мечтательным и, если не суровым, то как минимум строгим.

Я поднялся, чтобы поприветствовать вновь прибывших.

— А вот и наш стюард Мартынов, Матвей Михайлович, — лучезарно улыбаясь во весь рот, пропела Мария Филипповна, представляя меня. Я чуть склонил голову в приветствии.

— Я же говорила вам, что он совсем не такой, каким вы его представляли заочно, по каким-то глупым слухам! — добавила Наталья Борисовна, объясняя присутствующим, очевидно, контраст между ожиданиями увидеть затюканную пустышку и нормальным молодым княжичем с почти полным и очень большим резервуаром Яра.

Правда, Наталья Борисовна как-то позабыла, что мужчины не чувствуют Яр друг друга, значит, наши гости мужского пола видят меня так же, как если бы я был пустышкой.

— Сергей Сергеевич Долгорукий, поручик Софийского полка, — представился один из них, тот, что был в гвардейском мундире.

«Ого, ничего себе», — подумал я. Сергей Долгорукий был из рода тех потомков Рюриковичей, которые прославились редкой и, вместе с тем, страшно (в прямом смысле этого слова) эффективной способностью к применению Яра на длинных расстояниях.

Слово «долгий» раньше использовалось также и в значении «длинный». Следовательно, «Долгорукий» прежде, чем стать фамилией, было прозвищем, намекающим на то, что князья любого достанут своими длинными, долгими руками.

— Очень приятно, — я пожал руку Сергею. Рука его, кстати, была нормальной длины.

— Александр Петрович Козлов, лейтенант Средиземноморской эскадры, — представился второй, тот, что был во флотском мундире. Что ж, Козловых много, так что его фамилия мало что мне сообщила.

Я пожал руку и ему.

— Антон Алексеевич Чигуриков, — представился длинноволосый молодой человек.

Тут влезла Анна Евгеньевна:

— На самом деле это псевдоним, Антон Алексеевич у нас поэт, а настоящая его фамилия…

— В данный момент не имеет никакого значения, — перебил её Антон, с большим достоинством пожимая мне руку.

«В нашем мире фамилия всё-таки имеет значение» — подумал я, — «с другой стороны, я вот Мартынов, но пустышка, и никакая фамилия тут не поможет». Возражать, однако, поэту я не стал.

Мы наконец уселись, причём я с удовлетворением отметил, что каждый кавалер ухаживает за своей дамой, и на меня на этот раз осталась только Елизавета Георгиевна.